"Петр Проскурин. Черные птицы (повесть)" - читать интересную книгу автора

почувствовала, что в комнате, очень свежо, как хорошо, подумала она,
впереди еще полностью месяц зимы (она любила зиму), и улицы завалены
снегом, февраль нынче выдался снежным, вьюжным, как в добрые старые
времена, когда много снегу и морозно, и на воздух выйти приятно, и сразу
улучшается настроение, до оттепелей еще далеко.
Заставив себя встать, Тамара Иннокентьевна забралась в теплый халат и,
плотно запахнувшись, зябко придерживая ворот у горла, подошла к окну,
раздвинула шторы. Тотчас в комнату потек неверный, все время меняющийся
свет фонаря, раскачивающегося во дворе напротив, и от окна ощутимо
потянуло зимой, холодом. Тамара Иннокентьевна тихо улыбнулась, она
угадала, так и есть, на улице был сильный ветер, вернее, вьюга, в свете
фонаря непрерывно и густо несло массы снега, а высокие старые тополя,
сейчас метавшиеся от ветра, росшие во дворе с тех самых пор, как Тамара
Иннокентьевна помнила себя, казались живыми существами, обреченными на
гибель, они-то и производили тот непрерывный стонущий звук, заставивший ее
подняться с постели и подойти к окну. Стоя у настывшего окна, Тамара
Иннокентьевна почувствовала себя бодрее и крепче, ей давно не приходилось
видеть такой злой и беспощадной метели, и она, забыв о холоде, идущем от
окна, никак не могла заставить себя оторваться от сплошных ливневых
потоков снега и беспомощно раскачивающихся верхушек тополей. Ей
представилось, что это по всей земле метет вьюга и никакого города нет, а
есть только бешено и неостановимо льющиеся с неба потоки снега, дремучие,
стонущие леса (когда-то, много-много лет тому назад, еще до войны, Глеб
взял ее в гастрольную поездку в Архангельск и дальше на север, она видела
такие леса), дикие звери, застывшие реки с синим льдом и вся земля - в
потоках лохматого снега, вся-от края до края. Она улыбнулась своим детским
мыслям, но тотчас досада на себя взяла верх. Все было иначе, значительнее
и таинственнее, и много проще, вслушиваясь в кипящую душу вьюги, она
подумала, что сегодня, когда она пела, ни в начале, ни в конце Глеб не
позвал ее, как всегда, не остановил. За что-то он на нее сердится сегодня,
а ведь она ничего плохого за собой не знает. Во всяком случае, за
последние годы. Что же она проглядела? И потом, Глеб никогда не таил зла,
Глеб не мог быть жестоким к ней, он вообще не мог быть жестоким.
Теперь за окном в самом характере вьюги что-то неуловимо переменилось,
впрочем, все это она уже когда-то чувствовала, видела, переживала, и вот
такой же тихой, щемящей болью болела у нее душа, все это было, было! Что
же изменилось в несущихся за окном потоках снега за последние несколько
минут? Ветер усилился, еще усилился, и свет фонаря стал беспокойнее,
резче, летит, рассекает тьму...
Тамара Иннокентьевна зябко поежилась: все эти выдуманные страхи-от
одиночества, от долгой, несостоявшейся жизни. Фонарь по-прежнему
раскачивался, все так же весело и бешено неслись слепые снежные потоки.
Тамара Иннокентьевна прошла на кухню, на ходу прикоснувшись ладонью к
двери в другую комнату, хранившую все самое дорогое в ее жизни. На
какую-то долю минуты она задержалась возле этой двери, преодолевая острое
желание толкнуть ее, войти, погладить крышку старого, верного рояля, самую
дорогую память о Глебе, бросить взгляд на знакомые корешки книг, но в
последнюю минуту передумала. После неожиданного пробуждения что-то
необратимо стронулось с привычных мест, изменилось, словно в ней
поселилось два непохожих, не очень умеющих поладить друг с другом