"Петр Проскурин. Улыбка ребенка (Сборник "Фантастика 75-76")" - читать интересную книгу автора

отвесным местам и вскоре в последний раз появляется вдали крохотным белым
пятнышком и меркнет.
- Ну вот, - огорченно говорю я. - Черт знает какая чепуха!
Вот так всегда, стоит мне встать, и все исчезает, Ульт словно ждет
этого момента. Но я знаю одно: он завтра снова придет сюда, на свое место,
и все будет по-старому.
Я накидываю полотняную куртку: пора домой. С трудом передвигаю старые
больные ноги по знакомой тропинке; тетушка теперь нажарила орехов; иду,
настороженно оглядываюсь: на тропинке в любое время можно встретить детей.
Я боюсь их больше всего на свете, прячусь за камни и кусты, мне кажется,
что меня обязательно убьют дети. Иногда мне хочется выскочить к ним и
сказать: это я, тот самый Чарли Горинг, бейте. Когда-нибудь я это
обязательно сделаю. Но прежде чем это случится, мне хочется рассказать им
о себе, пусть они не думают слишком плохо, я не хочу, чтобы они повторяли
наши ошибки, у них есть выбор, и пока еще не совсем поздно. Сам я опоздал,
но не хочу этого для других. Я тяжело переставляю больные ноги, чутко
прислушиваюсь и оглядываюсь, я знаю, что точно на этом месте я ушибу ногу
об острый камень; так и есть, я морщусь от боли, и ругаюсь, и тут же
бросаюсь за куст, и долго прислушиваюсь. Нет никого, я успокаиваюсь:
тропинка пустынна, и совсем скоро дом, жареные орехи и простое рябоватое
лицо Молли, она будет ворчать, но она всегда добра и заботится обо мне.
Я вижу Молли еще издали, она стоит, уткнув пухлые кулаки в бока, и
сурово глядит на меня. Тихо, песок скрипит под ногами.
- Где ты все бродишь, Джон? - говорит она недовольно. - Дождешься,
опять упрячут в лечебницу.
Ничего не отвечая, поджав губы, я прохожу мимо. Мне жалко ее, я
замечаю, Молли горестно покачивает головой. Я останавливаюсь и говорю:
- Сколько раз я просил, чтобы ты не называла меня Джоном. Я Чарли,
слышишь, Чарли Горинг.
Я прохожу в дом, а она еще долго стоит и думает. Я знаю, ей кажется,
что во всем виноваты книги, всегда она, объясняя соседкам и знакомым,
говорит, что я глотал их десятками, когда еще мальчишкой чистил сапоги, и
потом, когда работал в ресторане официантом, и в гостинице носильщиком и
швейцаром. Все это, конечно, правда, но она забывает, что потом я уехал и
стал физиком, и она никак не может к этому привыкнуть. Если я начинаю
рассказывать, вокруг всегда собирается толпа и слушает, раскрыв рты.
Молли, моя тетка, простая женщина, и мне ее жалко. Чтобы она долго не
думала, я подкрадываюсь к ней сзади и говорю:
- Я Горинг, Чарли Горинг. Сегодня я ходил в свое прошлое. Слышишь, я
Чарли, Чарли Горинг, - повторяю я. - С тех пор как я вернулся, ты никак не
хочешь ко мне привыкнуть. А я уже не тот, поверь, тетушка. Это плохо, ты
не должна меня злить. И почему ты считаешь меня еще молодым? Ты просто не
умеешь считать, я давно уже старик. Когда я уходил, я действительно был
молодым, но ведь с тех пор прошло столько лет...
- Господи, ты же никуда не уезжал. Ты всю жизнь прожил здесь, и тебе
ведь всего тридцать.
- Перестань, старому человеку нехорошо лгать! - строго говорю я, совсем
рассердившись, и она покорно глядит и отвечает:
- Хорошо, Джон, хорошо. Пусть ты будешь Чарли. Ты уезжал, я согласна,
будь Чарли, Джон, только не уходи далеко. Я всегда за тебя беспокоюсь.