"Виктор Пронин. Особые условия (Роман о строителях нефтепровода. 1982)" - читать интересную книгу автора

унести меня за восемь часовых поясов. Дальняя, в общем, дорога предстояла.
И я наслаждался мокрым снегом, слякотью и щемящим чувством прощания с этим
городом, в котором бывал довольно часто, но всегда неожиданно, недолго,
нескладно.
Справочное бюро мне удалось найти у станции метро "Таганская". Пожилая
мерзнущая женщина в перчатках с обрезанными пальцами, чтобы легче было
листать толстые справочные книги, за пятак дала мне клочок плохой розовой
бумаги с адресом Панюшкина, его домашним телефоном и даже номерами
автобусов и трамваев, которыми я могу до него добраться.
Но, несмотря на столь полные данные, я не мог избавиться от сомнений-уж
слишком невероятной представлялась мне наша встреча. Да и тот ли это
Панюшкин? Когда, наконец, я решился позвонить, трубку подняла женщина.
Голос у нее был молодой и безразличный.
- Простите, - сказал я, - это квартира Панюшкина?
- Да, - ответила женщина. - Но Николая Петровича сейчас нет. Он будет
через час. Что-нибудь передать?
- Нет, спасибо. Я позвоню позже.
Через час трубку поднял сам Панюшкин. Я сразу узнал его голос, его
сильные, упругие "о", которые явно возвышались над другими звуками.
- Чего ты теряешь время?! - закричал он в трубку. - Приезжай. Я жду. Ты
где? На Таганке? Отлично.
Садись на радиальную линию и через полчаса будешь у меня.
Нажимая кнопку звонка, прислушиваясь к шагам за дверью, к щелканью
замка, я все больше волновался. Дверь мягко открылась. На пороге стоял
Панюшкин. Невысокий, плотный, с редкими седыми волосами, глубоко сидящими
синими глазами и крупным четким ртом. На нем были мягкие домашние туфли,
пижамные брюки и теплая суконная куртка.
- Прошу! - сказал он, сделав большой шаг назад и широким жестом
приглашая в квартиру. И я опять услышал это его "о". - Стол накрыт, а я
никуда не тороплюсь. Ах, черт! - воскликнул он и с размаху ударил тыльной
стороной ладони о телефонную полку. - Я ведь тебя забыл! Начисто! Будто и
не было тебя никогда! Вот дает старик, а?!
- Да, - согласился я, - мы не виделись с тех самых пор, когда приезжала
Комиссия в январе... Помнишь? Еще Пролив все никак не хотел замерзать...
- Комиссия? - переспросил он. - Какая Комиссия?
- Ну как же, Николай Петрович! Которая приехала снимать тебя с
занимаемой должности.
- Точно! - воскликнул он. - Была такая! Ах ты, ядрена шишка!
Панюшкин как-то замер, и, хотя смотрел мне прямо в глаза, я понял, что
он не видит меня, что он смотрит сквозь эти несколько лет, в ту яростную
зиму, когда при тридцати градусах мороза никак не хотела замерзать бешено
несущаяся вода Пролива, когда он, Николай Петрович Панюшкин, по прозвищу
Толыс, воевал со своим возрастом, с начальством, с Тайфуном, воевал,
несмотря на то, что по всем статьям уже вроде давно должен был сдаться,
когда его толкали к этому из самых лучших побуждений друзья и не из самых
лучших - недруги...
- А ведь в самом деле была такая Комиссия... Прилетела она, помнится, а
тут все летит вверх тормашками, какое-то преступление, допросы, очные
ставки...
Тогда и ты прикатил! Да из местной газеты кто-то был такой, помню,