"Вадим Прокофьев. Желябов ("Жизнь замечательных людей" #299) " - читать интересную книгу автора

ни другое направление не испробовано на практике - нет и слишком большого
антагонизма. Ведь и лавристы и бакунисты - просто мечтатели, они верят в
народ, верят в народное восстание, верят, что крестьяне в один прекрасный
день снесут голову и самодержавию и буржуазии, ликвидируют государство,
эксплуатацию.
Бакунисты отрицали государство вообще, но все сходились на том, что
народ нуждается в экономическом благе и социальном равенстве. Все были
убеждены, что преследуют вполне мирные цели.
"Розовая, мечтательная" юность не позволила долго колебаться. Но
конспирация и мрачные предупреждения Соломона несколько смущали.
Когда Чудновский, исчерпав свое красноречие, замолчал, ожидая от Андрея
решительного ответа, Желябов энергично зашагал по комнате, похрустывая
пальцами. Изредка останавливался, смотрел на Соломона, как будто собираясь
что-то сказать, потом опять мерил шагами комнату.
Так прошло с четверть часа.
- Как бы ты поступил, - вдруг глухим голосом спросил Андрей, - как бы
ты поступил, если бы на твоих руках была нежно любимая семья: отец, мать,
братья и сестры, благосостояние которых всецело зависело бы от тебя, и тебе
при этих условиях было бы предложено примкнуть к такой организации,
принадлежность к которой сопряжена была бы с серьезным риском и могла бы во
всяком случае лишить тебя возможности быть полезным любимой семье?
Соломон понимал всю важность поставленного перед ним вопроса, в Херсоне
у него тоже была семья. Но этот вопрос он решил для себя раньше, еще в
Петербурге, и уже успел познакомиться и с полицией и с положением
поднадзорного.
- Помимо любви к семье и родителям, есть более повелительное чувство
долга перед родиной и народом...
И снова Андрей ходит по тесной комнате Соломона.
- Мне нужно три дня на размышления. Прости, но сейчас я уйду.
Чудновский не удерживал.
Три дня Желябова не было видно в кухмистерской, не появлялся он и в
рабочих кварталах, словно внезапно исчез из Одессы. Соломон стал опасаться,
что слишком круто поставил перед Андреем вопрос. Ведь одно дело
сочувствовать революционным идеям, говорить с рабочими о социализме,
другое - войти в революционную организацию. Чудновский знал Желябова - тот
не умел делать что-либо наполовину. Для таких людей принятые решения - дело
всей дальнейшей жизни.
Через три дня Желябов вновь в комнате Чудновского. Он осунулся, как
будто все это время не ел и не спал. Крепко пожав руку и пристально глядя в
глаза Соломону, Андрей сказал:
- Рубикон перейден, корабли сожжены. Я окончательно и бесповоротно
примыкаю к вашему кружку и всецело предоставляю себя в его распоряжение.
Чудновскому не нужно было клятв. Андрею и в голову не могло прийти
давать их. Он стал нетерпеливо расспрашивать о тех, кто составляет кружок.
Соломон рассказал о Викторе Костюрине, Леониде Дическуло, Мартыне
Лангансе, Анне Макаревич, ее муже Петре.
И вот первое заседание, на котором присутствует Желябов.
Как и положено прозелиту, Андрей слушает скромно, благоговейно. Говорит
Волховский. Усилием воли Желябов тушит огонек задора: он, Андрей, мог бы
сказать ярче. Но много новых, свежих мыслей.