"Вадим Прокофьев. Желябов ("Жизнь замечательных людей" #299) " - читать интересную книгу автора

А март подгонял зиму прочь. Дни стояли ясные, солнечные. Ожили
бульвары, сады, лужи весело перемигивались с солнцем и быстро съеживались
под его теплыми лучами. Весна спешила с юга, а вместе с ней летели новые,
волнующие, пьянящие, как весенний воздух, вести: в Париже революция, создана
Коммуна. Пример рабочего Парижа - образец для будущих революционеров России.
В чопорном чиновном Петербурге еще не ощущается порывов весны.
Столичные радикалы молчат. И только Государственный совет нет-нет да
возвестит о новых ограничениях, ущемлениях в правах, предупреждениях
журналам.
Земцы еще на что-то рассчитывают, правительство рассчитывает при помощи
земств отвадить Россию от конституции.
Суды заседают в присутствии присяжных, двери открыты для всех. Нарядные
дамы, заневестившиеся девицы, скучающие фраеры ходят сюда, как на спектакли.
Судебные репортеры отвоевывают у редакторов строку за строкой, полосу за
полосой.
Каракозовский процесс читают как роман, нечаевский воспринимается как
детектив. Правительство из кожи лезет вон, чтобы опорочить всякого, кто
посмел назвать себя революционером.
Адвокаты, которые отважатся произнести слишком смелую речь,
административно ссылаются.
И меркли иллюзии. Желябов уже не называл 19 февраля "светлым
воскресеньем".
Все чаще и чаще в Одессе раздаются призывы украинских националистов "за
самостийную Украину". Их проповедь не имеет успеха среди большинства
студентов, но кое-кто уже пытается притеснять русских, евреев, греков.
Андрея они считали своим, хохлом. Преподаватель истории Смоленский надеется
превратить желябовский кружок в националистическую ячейку.
Поговаривали об эксплуатации народа коммерсантами-евреями, натравливали
на них коммерсантов-греков.
Парижская коммуна всколыхнула все слои русского общества. Настроенные
оппозиционно к самодержавию радовались ее успехам, правительственные органы
печати обливали ее грязью. Реакция насторожилась, сделалась более активной,
стремясь направить просыпающиеся силы народа в нужную ей сторону.
Реакционные элементы спровоцировали в Одессе еврейский погром.
Никто, казалось, его не организовывал, но городовые христосовались с
громилами. Это был первый день пасхи. Еще никого не убивали, не вспарывали
бритвами животов, не выбрасывали из окон младенцев, но белый пух перин,
покрывший улицы еврейских кварталов, уже леденил душу, как саван покойника.
Андрей был взбешен. Украинофилы с упоением живописали сцены погрома.
Историк Смоленский бродил по улицам вслед за расходившейся ордой и
приговаривал: "Бей, брат, жидов!", как будто речь шла о зайцах или собаках.
Три дня буйствовала толпа, учиняя дикую оргию. На четвертый погромщики
стали уставать, и тогда появился новороссийский генерал-губернатор Коцебу с
войсками. Из бушующей толпы солдаты выхватывали людей десятками, вталкивали
за ограду греческой церкви, и розги не знали пощады. Хватали наугад, даже
высекли какую-то нарядную даму. "Вожаки" же успели попрятаться. И трудно
было решить, что безобразнее - пьяный погром, трезвое подстрекательство или
варварская экзекуция. Коцебу подарил России "сеченую Одессу".
Еврейский писатель Бен-Ами во всем обвинял темную стихию толпы, которой