"Всеволод Привальский. Браунинг №... " - читать интересную книгу автора

Он не успел договорить: Чемоданов вскочил и ударил его по лицу. Федоров
поднялся с пола, вытер кровь с рассеченной губы и сказал Чемоданову,
которого уже скрутили, одно только слово:
- Дурак!
Три дня Чемоданов отказывался давать какие-либо показания. Сидел на
койке в одиночке и, уставившись в одну точку, молчал, о чем-то мучительно
размышляя. Когда конвойный первый раз принес ему обед - пшенный суп с
кусочками размочаленной воблы и четвертушку черного глинистого хлеба,
предупредив, что хлеб - паек на весь день, - заключенный брезгливо отодвинул
еду и зло буркнул:
- Сами небось не то жрете.
На что конвойный спокойно ответил?
- Дурак! У нас, да и в Чека, как и во всей стране, паек один для всех.
Так. Второй раз оказался он дураком. Было над чем подумать.
На четвертый день Ванька Чемодан, вызвав конвойного, потребовал отвести
его к начальнику.
- Садитесь, Чемоданов, - пригласил Трепалов. - Надумали?
- Сегодня в четыре часа назначена у меня встреча с Кошельком в парке, в
Сокольниках. Берите Яньку. Хватит ему... - Он не договорил, закусив губу.
Ровно в четыре Ванька Чемодан, умытый и побритый, сидел в парке на
условленной скамейке, заложив ногу за ногу и попыхивал папироской. Агенты
угрозыска гуляли по аллеям, издалека наблюдая за Чемодановым.
Уже стояло лето, парк был весь в зелени, пронизанной солнечными лучами,
весело гомонили птицы, по зеленым лужайкам бегали дети.
Чемоданов закинул голову, подставив лицо солнечным лучам, и, казалось,
задремал.
В четыре Кошельков не пришел. Не было его и в пять, и в шесть. В семь
часов Чемоданова повезли обратно в МУР.
- За нос нас думаете водить? - строго спросил Трепалов.
- Нет, начальник, не вожу. Осторожный он очень, Янька. Наверное,
что-нибудь его спугнуло. У нас так было условлено: если сегодня в парке не
увидимся, завтра встречаемся на Божедомке, на одной хазе. Повезете - покажу.
Он не один придет, с Сережкой Барином. Хотели мы договориться одно дело в
Щелкове сделать. Но, видимо, не судьба...

XIX

Бандит Павлов, по кличке Козуля, сидел на предложенном ему стуле,
опустив голову.
На Лубянке ему дали помыться, остригли наголо, накормили. Безмолвно
хлебая пшенный суп с воблой, он вспоминал вчерашнее свадебное пиршество и
вдруг пожалел, что так и не отведал жареной поросятины, а теперь уж, видно,
никогда и не поест.

Теперь он сидел в кабинете Дзержинского и давал показания. Если бы
допрашивал его не сам председатель ВЧК, Козуля, наверное, не скоро бы
"раскололся". А тут он как-то сразу почувствовал, что упорство его тает,
растворяется в воле этого человека, в глаза которого он не смел смотреть,
хотя время от времени, задавая очередной вопрос, Дзержинский требовал:
"Поднимите глаза, Павлов, я хочу знать правду". Козуля поднимал, но тут же