"Анатолий Игнатьевич Приставкин. Золотой палач (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

по-королевски держится на людях, как проникновенно говорит о сыне и как он,
до поры не понимая своего счастья, гневно произносит свою речь против всех
на свете матерей...
А дальше у меня уже другое кино стало сочиняться. Как пришла эта мама к
дому, где когда-то на ступеньках сверток в голубом байковом одеяльце лежал,
и говорит: "Я тут мальчика оставила, давно, лет четырнадцать прошло. Может,
вы слыхали, может, знаете, где он теперь?" А ей люди отвечают - мол, знаем,
мадам, но сперва хотелось бы у вас спросить: как же вы посмели ребенка
родного на улице, на чужом крыльце бросить? По какому такому моральному
праву? Или у вас сердца нет? А она в слезы: "Сама не знаю, муж заставил.
Сказал, что убьет меня и малыша, так я его спасти хотела!" "А, ну бывает,
бывает, он что у вас, сильно пьющий?" "Да пьет хоть и нечасто, но уж, когда
выпьет, прям звереет. А сейчас вот приболел, пить бросил, опомнился, иди,
говорит, отыщи сына, я хочу с ним проститься". И тут сердобольные жильцы
дают его, то есть мой, адрес... Живет, мол, ваш сын неподалеку, в колонии,
куда попал из распределителя, но фамилию мы ему сохранили, как было указано
в записке. Как придете, увидите, вам сердце подскажет, какой он теперь... И
вот она на пороге. Кругом сотни огольцов. Так и норовят что-нибудь у нее
спереть. А она ничего не замечает, вертит головой, смотрит и... не находит.
"А вам кого, - спрашивают, - вам Гуляева, что ли, так его нет сегодня, он в
кино пошел". И она идет в кино. И достается ей восьмой ряд, а место... Она
смотрит в сумраке зала: ага, шестнадцатое место, где это? А он, то есть я,
рядом проскакивает, идет дело выполнять. И садится позади красивой моложавой
женщины. Из-под куртки достает спицу, пробует пальцем жало и, уколовшись,
слизывает кровь и при этом с ненавистью смотрит в спину женщины, будто из-за
нее укололся. А тут она, почувствовав его взгляд, оглядывается, и они
утыкаются глаза в глаза. И долго, очень долго смотрят друг на друга, пока
она не закричит на весь кинотеатр... А вот что она закричит... Мне не
хотелось дальше смотреть свое кино...
Вот если бы спросили, какое у меня последнее желание перед концом? Я
читал, я знаю, что так приговоренных к смерти спрашивают. Я бы тогда
попросил кино еще разок посмотреть. Но только это - про безвиноватых. Где
появляется неведомо откуда мама...


Канун казни

Я знал, что долго мне сидеть не придется. Слишком хлопотно кого-то
держать под замком. Даже в таком глухом месте. А вдруг кто проведает или
ненароком забредет? Да и оттягивать наказание смысла нет. Вон ведь какой суд
при всех устроили. Чтобы все знали, что с ними будет, если захотят
ослушаться...
Но время шло, а ничего не происходило. Только жратву кой-какую мне
все-таки притаскивали и воду в старом бидоне. А вот Пузырь, которого можно
было разговорить, отчего-то не появлялся. Он исполнитель, он знает больше
остальных. Он и срок казни знает...
Я вспомнил про свою заначку и откопал ее. Это была стальная пластинка,
обломок от старого комбайна, кресало теперь. Если ею по кремню ударить,
искры сыпятся. А если трут под кремень подложить, то можно и огонь высечь, и
закрутку раскурить. Трут и кремень у меня теперь были, а вот курева,