"Михаил Пришвин. Дневники 1914-1917 г.г. " - читать интересную книгу автора

острой радости, к труду, но не обязательно к светлой минуте: то приходит как
будто без всяких законов и совершенно нечаянно.

Апис (из дневника ссыльного)

За два рубля в месяц Алпатов снимал тогда комнату в мезонине
крестьянского дома с правом на зимнее время перейти в избу. Я постепенно
дичал в одиночестве осенью. Дожди были и ветры непрерывные. Капли капали по
мезонину день и ночь, и стало мне представляться, будто этот дождь как-то
мой собственный или, вернее, какой-то одушевленный и знает, что делает: моет
камни, размывает мои собственные камни в моей душе, так что у него есть
бесконечная цель и знание дела. Но только мне от этого нет пользы: я успею
под камнями тысячу раз [совсем] пропасть,

21

пока дождь и ветер камни разрушит. Я был как живой мертвец в могиле и
постепенно дичал.

Какие видения были мне под камнем, очень трудно мне рассказать:
конечно, тут была со мной она, самая далекая и самая близкая моя подруга,
Сонная Грезица. Никогда я не видел ее в своем лице: то явится птицей
зеленой, и я знаю, что это она, то представится мне в каком-то общественном
саду каменной статуей, и я через камень с ней разговариваю, а бывает, и в
совершенно уродливом виде, и я все-таки через урода с ней беседую,
обмениваюсь короткими и полными значения, как у Ибсена, фразами. Лицо Сонная
Грезица мне никогда не открывала, больше виделся я с какими-то каменными
уродами. И когда я просыпаюсь и слышу - дождь льет, я думаю, что моет этот
дождь и моет, размывает - он напрасно трудится - каменное уродливое тело
Сонной Грезицы. Где она была настоящая, та, от которой получил я свои
видения, мне было даже страшно подумать: где-то далеко на земле была она
действительная, и путь к ней как между раем и адом, дорога была разделена
бездонностью без мостиков, без Авраама и без Богородицы. А бездонность эта
была просто гордость: она так хотела, я так, взяли и разошлись. И было уж
это давно, так что не будь этой ссылки и одиночества в лесу, не было бы со
мной и Сонной Грезицы. Может быть, я и тут мог бы отделаться от нее,
заняться чем-нибудь, выпросить себе у крестьян место, строить собственными
руками дом, мало ли что можно выдумать. Но этот осенний мелкий дождь поднял
камни, и они легли на меня, и я не мог и не знал, для чего начинать
что-нибудь, и жил только этими ночными встречами.

И до чего же я в это время слился с природой: бывает, повидится
немного, проснешься, и опять закроется небо, и я вижу себя самого умирающим:
до самого конца бывает [дойдешь], то отпустит, то опять закроет, и к солнцу
идешь, и чудо, и воскресение. Так случилось и тут. И вдруг чудо, да, это
было чудо: старик приносит мне со станции письмецо, адрес написан голубыми
чернилами, рука ее! У меня не было и переписки с ней, два, три письма, не
больше, а лет-то сколько прошло, и потом я с ней же в Париже встретился и

22