"Михаил Пришвин. Мирская чаша" - читать интересную книгу автора

- Научите дочку по-хранцузски, - сказала она, подавая сало.
По-хранцузски за сало принялся учить Алпатов девушку, тут же выведывая
от нее сказки, и песни, и причеть священную этого края, присоединяя листок
за листком в скифскую комнату.
III
СФИНКС
Приходили, случалось, с глазами открытыми, чисто ястребиными, с едва
уловимою мелькающею тенью, как у ястреба, если повернуть его к солнцу: эти
перебегающие тени - ястребиные воровства и убийства.
За чистыми глазами Алпатов с большой опаской следит:
или сворует, или вынет мандат на заранее присмотренную вещь,
реквизирует и тоже будто бы для какого-нибудь полезного учреждения. Не
доверяя себе, Алпатов в первой комнате на видном месте поставил пустую
бутыль с надписью: спирт, если посетитель сразу бросается к бутылке
понюхать, правда, не спирт ли, Алпатов готовится к борьбе, если не обратит
внимания, - спирт и спирт,- Алпатов начинает просто рассказывать о музее.
Раз налетел вдруг на музей самый страшный из всех комиссаров Персюк,
Фомкин брат: в сумерках на выжженных лядах из пней и коряг складываются
иногда такие рожи, а тут еще фуражка матросская, из-под нее казацкий чуб -
знак русской вольности, а на френче все карманы - знак европейского
порядка, и в каждом кармане, кажется, сидит по эсеру, меньшевику,
кооперато-ру, купцу, схваченных где-нибудь на ходу под пьяную руку, давно
забытых, еле живых там в махорке, с оторванными пуговицами, окурками и
всякой дрянью.
Персюк налетел по доносу, может быть, на старуху при павлиньем хвосте,
но захватил музей и заревел:
- А кто тут у нас идет против?
Налетал прежде грозный барин на мужика, как лавина обрушивался, а мужик
стоит так себе, теребит худенькую бородку и глядит тройным глазом: один глаз
улыбается, другой глаз рассчитывает, третий метится в сердце. Чик, чик, чик!
- разлетелся мужик на три части, а и опять сложился, стоит как ни в чем не
бывало, рыженькую бородку подергивает, и верхний глаз улыбается. Смотришь,
уговорил, и графу стыдно себя самого, ласковый, болтает, как малый ребенок,
и потом думает: "Русский народ сфинкс". И во сне и наяву потом чудится графу
этот неумирающий, ничтожный и чем-то страшный мужик.
Но не так ли просто загадка разгадывается: раб всегда кажется сфинксом
господину своему, если господину угодно об этом задуматься.
Вот он стоит, распаленный властитель, глаза, как у Петра Великого при
казни стрельцов, раздуваются ноздри, а сфинкс в пиджаке улыбается: там
где-то в невидимом третьем глазу он готовит последний суд и ему, и себе.
Человек в пиджаке улыбается: он собирает фольклор, удостоверено печатью
и подписью знаменитых революционеров.
- Партийный?
Собиратель фольклора находится всегда вне партий, и все партии нас
почитают за своих, а сам я определяюсь как раб господина своего.
Товарищ, у нас нет рабов!
- Ну, как нет, и почему же нельзя мне самому определиться рабом, мне
так нравится: у раба всегда будущее, а господин всегда в прошлом, в своем
роде я футурист.
- А что это "фольклор"?