"Владимир Сергеевич Прибытков. Тверской гость " - читать интересную книгу автора

беспокойная волжская струя.
Шумно всплеснуло справа: толстая водяная крыса нырнула в протоку, долго
плыла, не показываясь, потом высунулась, оглядела мир круглыми, спокойными
глазами, шевельнула усами и опять скрылась.
Неожиданно и стремительно почти над головой Никитина пронеслась утиная
стая, словно туча мелькнула: утки первыми шли с кормежки.
Высоко протянули гуси, попробовала голосок какая-то птаха. Никитин не
разобрал, какая: голосок у птахи сорвался, и она стыдливо умолкла.
А земля все светлела и светлела, обретала свои дневные краски: зеленые,
синие, желтые, - туман все редел и редел, и только неуловимый розовый отсвет
по-прежнему лежал на всем, напоминая, что час еще ранний и надо хранить
тишину.
Поэтому Никитин не удивился, когда сдернутый ветерком с ближней воложки
розоватый туман вдруг исчез, а на воложке вместо него остались розовые
птицы. Сначала ему показалось, что это цапли. Но это были не они. Цвет
крыльев и спины у птиц был ровный, лишь по бокам, ближе к хвосту, он густел
и сейчас, на зорьке, выглядел красным. Фламинго табунком бродили по
мелководью, медленно переступая длинными красными ногами, опустив в Волгу
горбатые, с темнинкой, клювы, ловили рыбешку.
Потом среди темной зелени кустов Афанасий различил рыжую шерстку,
настороженные ушки и темные глаза лисицы. Зверек прильнул к воде, попил,
снова насторожился. Нет, опасность не грозила. Лисица тоненько тявкнула. И
почти тотчас же рядом с ней бесшумно возникло еще трое зверьков. Толкаясь,
они окунали в реку острые мордочки, шумно прихлебывая, утоляли жажду. Мать
нервно поводила ушами, охраняла их.
- Поздний выводок! - определил Никитин.
Он произнес эти слова вслух, но равнодушно, только потому, что какая-то
частица сознания еще продолжала отмечать события жизни, текущей своим
чередом, вне всякой связи со вчерашним.
Горбясь, поджав босые, замерзшие ноги сидел Никитин у остывшего костра,
среди спящих товарищей. На душе было пусто и тоскливо. Разразившаяся беда
смяла все надежды. Трезвый ум Афанасия сразу определил губительность
несчастья. Забранного в долг ему не вернуть и за много лет. Кнут? Кабала? А
что еще? Другого на Руси не жди. Кашин не простит. Чего ради ему прощать!
Кто ему Афанасий? Как же быть, ведь на одно надеялся: продать товары в
Шемахе, отослать со своими долг Кашину, а самому идти дальше... Он
растерянно глядел на пробуждающийся день, и все казалось ему враждебным
своей тишиной и безмятежностью. Он почувствовал себя ничтожней последней
песчинки на волжском дне, более одиноким, чем осенний лист.
В мире свершалась божья воля: растекалась заря, журчала вода, тявкала
лисица-мать.
Так было всегда, так должно было быть, но Афанасий отказывался
примириться с тем, что все могло оставаться прежним после вчерашнего.
Никитин сильно потер лоб.
В неожиданном ограблении не было никакого смысла, никакой связи с
прошлым и нынешним. Сознание своего бессилия перед слепой судьбой, перед
темнотой божьего промысла повергало в отчаяние. Но тут мелькнула для
Никитина и искра надежды.
За какие грехи постигла караван такая кара? Зачем господь послал это
испытание людям? Что приготовлено впереди? Этого нельзя было знать, и это