"Владимир Сергеевич Прибытков. Тверской гость " - читать интересную книгу автора

А Марфа уже умолкла, счищала с пальцев налипшее тесто. Эх, знала бы
сношенька, каково пришлось Марфе в жизни, не завидовала бы, поди, ее
веселости. Крохи от прежней веселости это, а не веселость.
Со слезами, с вытьем переступила когда-то Марфа порог этой самой избы.
Ревмя ревела, когда осыпали хмелем. Как во сне видела вокруг ненавистные
красные рожи сватов и свах, а на мужа, Кузьму, и не смотрела даже. В первую
ночь отталкивала его жадные руки, извивалась, как змея, царапалась, кусала
чугунные, сильные плечи, а когда Кузьма сдавил ее так, что зашлось дыхание,
и случилось непоправимое, ударила его в лицо кулаком и обеспамятела...
Очнулась, когда Кузьма спокойно спал рядом, по-хозяйски перекинув руку через
ее грудь. И тогда поняла: рухнули все надежды, не вернется былое, не бывать
ей с тем, кто люб, а вечно, до гробовой доски терпеть постылые ласки, жить с
чужим...
Пропал прежний смех, покорно согнулись плечи, поникла когда-то
вскинутая чернокосая голова. Пошли ровные, скучные, как борозды в боярском
поле, годы. Родила четверых, трое померли. Полюбила сына, изливала на него
всю свою неизрасходованную ласку. Обвыклась, притерпелась к мужу. Даже
иногда жалела его по-человечески, видя, как надрывается он за работой, чтоб
прокормить жену и сына, и тогда щедро, по-бабьи утешала его. Кузьму редкая
ласка не радовала. Может быть, догадывался, что Марфа любила другого, но не
спрашивал, да и она молчала. Все тридцать лет, до его смертного часа,
молчала.
Да что и рассказывать было? Где-то там, в дальней дали, в юности,
остались две-три встречи, пересмешки с заезжим добрым молодцем. Его синие,
тревожные и словно виноватые в последний раз глаза... Видел он, что Марфа
любит, горит, но не протянул к ней руки, а потом пропал, исчез...
Лежа при смерти, Кузьма спросил жену, глядя мимо нее:
- Нехотя за меня шла-то?
Она вздохнула, поправила на нем тулуп и призналась:
- Нехотя, Кузьма...
Лицо у Кузьмы потемнело, большие, разбитые работой руки, лежавшие
поверх тулупа, шевельнулись:
- Прости... Чуял, да думал - так это...
- Бог простит. Прости меня.
- Тебя - за что?.. Работал вот... Хотел, как лучше...
Марфа прилегла к нему на грудь и заплакала. Плакала по неудавшейся
любви, по загубленным мечтам. Плакала оттого, что худо было всю жизнь и ей и
Кузьме, плакала оттого, что ничего уже не поправить.
Кузьма с трудом положил ей на затылок ладонь, погладил.
- Прощай, горькая моя... Федьку, Федьку береги... Федьку...
И она берегла сына. Вон какой крепкий, сильный вырос! Первый на деревне
мужик! Такого второго нету! И жену ему сосватала - поглядеть любо.
Исподволь, хитро парня с девкой, ей приглянувшейся, свела. А теперь вот и
внук есть. Крутолобый, в Федора. Что еще нужно на склоне лет? Спокойно
умирать можно. .
Занятые стряпней, Анисья и Марфа как-то не прислушались сразу к
непривычному для такой ранней поры конскому топу на улице. Он возник
стремительно и так же стремительно оборвался. Но тут же послышались чужие
громкие голоса.
Марфа, крестясь дрожащей рукой, неверными шагами пошла к двери, Анисья