"Владимир Сергеевич Прибытков. Тверской гость " - читать интересную книгу автора

платок, набрала приготовленной с вечера щепы, валявшейся тут же, под лавкой,
и принялась растапливать печь. Дрова понемногу разгорелись, густой едкий дым
пополз по избе к волокам.
Заглянув в дежу*, где вспухало тесто, поставив в печь чугунок с водой,
Анисья вышла во двор подоить корову.
______________
* Дежа - глиняная посуда для приготовления теста.

Двор примыкал к избе. В мягкой, пахнущей свежим сеном и навозом
полутьме чутко заворочались куры, вытянул с шестка шею и закричал петух.
Стуча тонкими ножками, замекали овцы.
Малинка покорно стояла на месте, лениво пережевывая жвачку и изредка
шумно вздыхая. Когда корова поворачивала к Анисье голову, та видела большой
темный глаз, белую пролысину на лбу и чудные - один торчком вверх, другой
серпом вниз - рога животного.
Анисья ловко оттягивала упругие сосцы коровы, молоко тоненько звенело,
падая в старый подойник.
На воле перекликались петухи. Анисья знала их голоса: вот надрывно,
хрипло кричит пестрый Антипа Кривого, вот весело, срываясь, отзывается
молодой Прокла Савина, а вот и драчун шабра Васьки Немытого встрял...
Кончив доить, Анисья погладила Малинку по теплой морде, открыла дверцу,
чтоб выпустить кур, не удержалась и вышла на зады сама, чтобы взглянуть на
небо.
Не выкошенная у порожка трава обдала ее босые ноги холодной росой,
плечи в первый миг дрогнули от предутренней прохлады, но по ветерку, по
светлеющему небу, по петушиной перекличке, по чему-то еще, разлитому и в
траве, и в запахе земли с огорода, и даже, кажется, в ней самой, Анисья
поняла, что будет ведро, и порадовалась. С полным подойником в руке стояла
она, выпрямив молодую, гибкую спину, подставляя ветерку широкое лицо и
крутую грудь, чуть прищурив серые спокойные глаза, и глубоко, ровно дышала,
глядя, как густеет розовая полоска восхода.
Легко и хорошо было на душе у Анисьи, и вдруг показалось ей, что живет
она в Княтине не третий год, а всю жизнь, как помнит себя, и всегда знала и
Федоров двор, и вот эту жердевую изгородь вокруг огорода, и туман над яром,
и эту розовую полосу там, вдали, наполнявшую собою край неба.
Родная деревенька Анисьи лежала за лесом, верстах в двадцати. Живы были
и отец и мать ее, хозяйничал с ними старший брат, женившийся лет пять назад.
Иногда Анисья ездила к родным, радовалась встрече, но всегда ее тянуло сюда,
в Княтино, к своему дыму, к своему углу, ставшему, казалось, неотъемлемой
частью ее существа. Она не сумела бы выразить свои чувства словами, но
никогда и ни на что не променяла бы свою крытую соломой приземистую избу,
где родила сына, где все принадлежало ей и где она сама принадлежала всему.
И если бы сказали в тот час Анисье, что останется она без родного крова -
она не поверила бы, как не поверила бы в то, что этот кров может
существовать без нее. Федор был ей люб и - она знала это - тоже любил ее.
Свекровь Марфа невестку жалела, во всем помогала Анисье. Сын рос
здоровячком, уже пытался говорить, что-то бухал по-своему.
Вспомнив о сыне, Анисья нежно улыбнулась, но тут же нахмурилась,
выбранила себя распустехой. Ишь, на солнце выпятилась, а хлебы не печены
еще!