"Пещеры древних. (THE CAVE OF THE ANCIENTS)" - читать интересную книгу автора (Рампа Лобсанг)

Глава 2 ВИДЕНИЕ В ХРАМЕ

Великий храм казался живым существом. С высокой крыши передо мной открывались бескрайние просторы. Сегодня днем мы прибыли сюда со специальным поручением. Теперь, когда Лама уединился с одним из высоких сановников, я был волен идти куда пожелаю. Воспользовавшись неожиданной свободой, я забрался между могучих стропил, державших крышу. Это было прекрасное место для наблюдения. Крадучись, я шел по дорожке, проложенной вдоль края крыши, как вдруг натолкнулся на маленькую дверцу. Я решил рискнуть и толкнул ее. Дверь подалась, и, не услышав гневных окликов, я заглянул в приоткрывшуюся щель. Внутри было пусто. Войдя, я оказался в тесной комнатушке, похожей на врезанную в стену келью. За моей спиной осталась маленькая деревянная дверца, с обеих сторон стены были глухими, а впереди я увидел каменный уступ высотой около трех футов.

Я сделал несколько шагов вперед и опустился на колени рядом с уступом. Он доставал мне как раз до подбородка. Чувствуя себя подобно Богу, взирающему с Небес на простых смертных, я с огромной высоты смотрел на тусклый каменный пол храма. Пурпурные сумерки уступали место темноте. Солнце, прежде чем надолго скрыться за вершинами гор, раздаривало им свои последние лучи. И они рассыпались радужным ливнем по ослепительной белизне вечных снегов.

От сотен мерцавших масляных ламп темнота в храме выглядела рельефной. Лампы, как крупинки золота, испускали лишь слабое сияние. Казалось, небо перевернулось и звезды очутились у меня под ногами. Зловещие тени тайком проползали под колоннами. Порой узкие и продолговатые, порой короткие и толстые, но всегда причудливые и нелепые, они превращали обыденное в странное и неземное.

Я изумленно смотрел вниз, как будто находясь между мирами. Я не смог бы с уверенностью сказать, что я действительно видел, а что мне лишь пригрезилось. Между мной и полом проплывали облака сизоватого дыма. Дым от благовоний поднимался слой за слоем, и это еще больше усиливало впечатление, что я смотрю на Землю сквозь облака.

Юные благочестивые чела раскачивали кадильницы, из которых медленно клубился дым. Они ступали беззвучно, с застывшими лицами. Взмах — и миллионы огоньков, отраженных в золоте кадильниц, разлетались брызгами сверкающих лучей. Сверху я видел, как при движении воздуха тлеющие благовония вдруг загорались и звездочки искр вспыхивали и умирали. Дым благовоний создавал за спинами чела объемные голубые колонны; поднимаясь выше, он собирался в облако, и при малейшем дуновении ветерка извивался причудливыми кольцами. Казалось, сквозь пелену тумана я вижу дыхание спящего. Я был загипнотизирован мыслью о том, что нахожусь внутри живого организма. Я слышал звуки его тела, звуки самой жизни.

Сквозь туман, сквозь облака дыма благовоний виднелись сомкнутые шеренги лам, трапп и чела. Они сидели на полу, скрестив ноги, и их бесконечные ряды терялись из виду, исчезая в отдаленных нишах храма. Одетые в цвета своих орденов, сверху их шеренги были похожи на домашнее одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков. Золотой, шафранный, коричневый, красный и очень редкие вкрапления серого. Стоило их владельцам шевельнуться, как цвета оживали, начиная перетекать друг в друга. Во главе храма восседал Высочайший, Его Святейшество Далай-Лама в Своей Тринадцатой Инкарнации, наиболее почитаемая фигура во всем буддийском мире.

Я слушал низкоголосое пение лам, оттененное дискантами маленьких чела. Смотрел, как в согласии с басовой партией колеблются облака благовоний. Огни в темноте разгорелись ярче, ладан вспыхнул и рассыпался фейерверком золотых искр. Служба продолжалась, а я по-прежнему стоял на коленях. Я стоял и смотрел, как тени, пляшущие по стенам, растут и умирают, смотрел на сияющие иголочки света, едва осознавая, где я и что со мной.

Старый лама вышел из рядов братьев по ордену. Его фигура согнулась под тяжестью лет, не поддающихся обычному счету. Траппы, несшие в руках палочки благовоний и светильники, заботливо окружили его. Поклонившись Далай-Ламе, он стал медленно поворачиваться, кланяясь четырем сторонам света. Наконец он обернулся к собравшимся и неожиданно сильным для своих лет голосом запел:

— Слушайте голоса наших душ! Это — мир иллюзий. Жизнь на Земле всего лишь сон, что в Жизни Вечной длится миг. Слушайте голоса наших душ, вы, все угнетенные. Печальная жизнь теней придет к концу, и солнце Жизни Вечной засияет праведным. Первый раз воскурим благовония, чтобы вести беспокойные души!

Вперед вышел траппа и поклонился Далай-Ламе, после чего поклонился четырем сторонам света. Затем он зажег палочку и указал ею в четыре стороны. Низкое пение всколыхнулось снова и оборвалось, но тут же было подхвачено высокими голосами юных чела. Грузный лама декламировал по памяти отрывки из святых книг, подчеркивая ритм звоном серебряного колокольчика. Конечно, источником его клокочущей энергии было присутствие Высочайшего. Временами его голос спадал до полного молчания, и тогда он незаметно оглядывался по сторонам, желая убедиться, что действо проходит успешно.

Старый лама снова шагнул вперед и повторил обряд приветствия. Теперь уже другой траппа стоял наготове. Даже отсюда было видно, как он взволнован присутствием главы государства и религии. Старый лама запел:

— Слушайте голоса наших душ! Это — мир иллюзий. Жизнь на Земле — испытание, в котором мы очистимся и воспарим. Слушайте голоса наших душ, вы, все, кто мучается сомнениями! Скоро сотрется память о Жизни Земной, придет мир и избавление от страданий. Второй раз воскурим благовония, чтобы вести смятенные души

Пение монахов усиливалось и разрасталось. Траппа зажег вторую палочку и указал ею на четыре угла. Казалось, стены храма дышали, раскачиваясь в такт пению. Призраки окружили старого ламу. Души рано ушедших из жизни были осуждены бесцельно блуждать в одиночестве.

Тени дрожали, будто корчась от боли. Мое сознание, восприятие и даже чувства метались между двумя мирами. В одном — я в восторге не мог оторвать глаз от богослужения. В другом — я видел промежуточный мир, в котором души умерших трепетали от страха перед загадочностью непознанного. Отверженные, окутанные липкой промозглой тьмой, они стонали от ужаса и одиночества. Они стояли неподвижно, как увязшие в болоте яки. В стороне от людей, отделенные даже друг от друга, наказанные за недостаток веры. Вдруг в вязкий мрак промежуточного мира, нарушаемый лишь голубоватым свечением призраков, ворвалось пение. Это был голос старого ламы:

— Слушайте голоса наших душ! Это — мир иллюзий. Как человек умирает в Высшей Реальности, чтобы родиться на Земле, так должен он умереть на Земле, чтобы возродиться в Высшей Реальности. Нет смерти, есть только рождение. Боль смерти — лишь боль рождения. Воскурим обильно благовония, чтобы вести страждущие души!

До моего сознания донесся мысленный приказ:

— Лобсанг! Где ты? Быстрее ко мне!

Мне стоило огромных усилий вернуться в этот мир. С трудом передвигаясь на онемевших ногах, я заковылял к выходу.

— Уже иду, — мысленно ответил я Наставнику.

Я открыл дверь, и ночной холод ударил мне в лицо. После горячего, пропитанного запахом воскурений воздуха храма мои глаза слезились. Спотыкаясь, высоко над землей, я ощупью пробирался к Наставнику, ожидавшему меня в комнате прямо над главным входом. При виде меня он рассмеялся и воскликнул:

— Господи, Лобсанг! У тебя такой вид, будто ты только что увидел призрака!

— Учитель! — отозвался я. — Я видел многих!

— Мы проведем ночь здесь, — сказал Лама, — а завтра отправимся к Верховному Оракулу. Ты узнаешь много интересного. Ну, а сейчас нам пора есть и… спать.

Все мое внимание во время еды было поглощено мыслями об увиденном в храме. Почему этот мир — мир иллюзий? Быстро поужинав, я прошел в свою комнату. Там, завернувшись в одежду, я лег и вскоре уснул.

Всю ночь меня преследовали кошмарные видения. Мне снилось, будто я проснулся и встал. Я видел, как громадные шары чего-то неслись на меня, словно тучи пыли, поднятой ветром. Маленькие точки возникали вдалеке. Быстро приближаясь, они росли и росли, превращаясь в разноцветные шары. Достигнув размера человеческой головы, они пролетали рядом со мной. В моем сне, — если это был сон! — я не мог обернуться и посмотреть, что происходит с ними дальше. Были только шары, бесконечные шары, появляющиеся из ниоткуда и уносящиеся в никуда. Меня ужасно удивляло то, что ни один из шаров не врезался в меня. Они были твердыми на вид, но мне они казались нематериальными.

Я проснулся как от удара. Рядом раздался голос, ужасный своей внезапностью:

— Как призрак видит твердые и прочные стены храма, так и ты сейчас их видишь!

Я вздрогнул от страшного предчувствия. Может быть, я уже мертв? Может, ночью я умер? Но почему я беспокоюсь о смерти? Ведь мне уже известно, что смерть — не более чем перерождение! Я лег и через некоторое время снова уснул.

Весь мир трясся и визжал, как сумасшедший. Я вскочил в испуге, думая, что храм вот-вот упадет на меня. Стояла темная ночь. Лишь звезды призрачно мерцали, роняя на землю тусклые отблески света. Я глянул прямо перед собой, и волосы дыбом поднялись у меня на голове. Ужас сковал меня. Я не мог пошевелить ни одним пальцем: мир рос. Гладкая поверхность каменных стен грубела и превращалась в пористую лаву остывшего вулкана. Щели разрастались, и я увидел, что он населены кошмарными существами. Когда-то лама Мингьяр Дондуп показывал мне нечто подобное при помощи сильного немецкого микроскопа.

Мир рос и рос, страшные существа достигли такого размера, что я уже мог разглядеть их поры. Мир становился все больше, и до моего сознания дошло, что я при этом уменьшаюсь. Мне показалось, что на меня надвигается песчаная буря. Песчинки с ревом проносились мимо, но ни одна из них пока не задела меня. Они быстро увеличивались. Вначале они были с человеческую голову, потом — размером с Гималаи. Они продолжали расти, пока я не утратил всяческого представления о времени и пространстве. В своем сне я лежал среди звезд, холодный и неподвижный, а галактики проносились мимо меня и скрывались вдалеке. Трудно сказать, сколько это продолжалось. Мне казалось, что я пролежал там вечность. Наконец все галактики, все бесчисленные вселенные вернулись ко мне. «Конец!» — пронеслась туманная мысль, когда множество миров обрушились на меня.

— Лобсанг! Лобсанг! Ты отправился в Райские Поля?

Голос гудел и разносился эхом по всей Вселенной, отскакивая от миров… отражаясь от стен моей каменной гробницы. Я с болью раскрыл глаза и попытался их сфокусировать. Надо мной висела гроздь очень ярких звезд, которые казались странно знакомыми и медленно исчезали, уступая место доброму лицу ламы Мингьяра Дондупа. Он ласково тряс меня. Яркий свет врывался в комнату. Солнечный луч освещал пылинки, и они переливались всеми цветами радуги.

— Лобсанг! Утро проходит. Я дал тебе выспаться, а сейчас пришло время поесть — и мы отправимся в путь.

Я устало поднялся на ноги. Мне было не по себе, голова казалась слишком большой, а разум по-прежнему обитал среди ночных видений. Связав в узелок свои скудные пожитки, я отправился на поиски тсампы, нашей обычной еды. Я спустился по приставной лестнице, цепляясь за нее от страха свалиться вниз, туда, где в безделье бродили монахи-повара.

— Я пришел за едой, — жалобно промямлил я.

— Едой? В это время? Убирайся прочь! — загремел голос старшего. Он уже протянул руку, чтобы отвесить мне тумака, как раздался хриплый шепот:

— Он с Ламой Мингьяром Дондупом.

Главный монах-повар подскочил, будто его ужалила оса, и зарычал на помощника:

— Ну? Так чего ты ждешь? Подай завтрак юному джентльмену!

Обычно у меня с собой достаточно ячменя. Я ношу его в кожаном мешочке, какой есть у каждого монаха. Но за время путешествия мои запасы изрядно истощились. Вообще, любой монах носит с собой кожаный мешочек ячменя и чашу, из которой он ест. Из смеси ячменя и чая с маслом и получается тсампа — основное тибетское блюдо. Если бы монастырские кухни вздумали печатать меню, оно состояло бы из единственного слова — тсампа!

Немного придя в себя после еды, я присоединился к Наставнику, и мы поскакали верхом в Монастырь Верховного Оракула. Во время путешествия мы молчали. Моя лошадь отличалась замечательной резвостью, и мне приходилось уделять все внимание тому, чтобы удержаться верхом. Когда мы проезжали по Лингхорской дороге, странники, замечая высокий ранг моего Наставника, просили у него благословения. Получив его, они продолжали Святой Круг, чувствуя себя по меньшей мере на полпути к спасению. Вскоре мы миновали ивовую рощу и выбрались на каменистую тропу, ведущую к Дому Оракула. Во дворе монах принял лошадей, и я с облегчением соскочил на землю.

Здесь было многолюдно. Даже высшие ламы проходили всю страну, чтобы присутствовать здесь. Оракул как раз собирался вступить в контакт с силами, которые правят Миром. По особой договоренности и по личному приказу Высочайшего я должен был присутствовать тоже. Нам показали помещение для ночлега. Мне было отведено место в комнате ламы Мингьяра Дондупа, а не в спальне с другими чела. Когда мы проходили мимо небольшого храма, который находился внутри главного здания, я услышал пение: «Внемлите голосам наших душ; сей мир есть мир иллюзий».

— Сударь! — обратился я к своему Наставнику, когда мы остались наедине. — Как это — этот мир — «мир иллюзий»?

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— А что же тогда по-твоему реально? — ответил он. — Ты прикасаешься к стене, и твои пальцы упираются в камень. Поэтому ты считаешь, что стена — это реально существующее твердое препятствие, через которое невозможно проникнуть. За окном ты видишь горную гряду Гималаев, которая стоит несокрушимо, как скелет Земли. Однако призрак или твое астральное тело может проходить через каменные горы с такой же легкостью, с какой ты проходишь через воздух.

— И все-таки причем здесь «иллюзии»? — спросил я. — Прошлой ночью мне снился сон, который был настоящей иллюзией. Сейчас мне даже не хочется вспоминать о нем!

Мой Наставник слушал с бесконечным терпением, пока я пересказывал ему свой сон. Когда я закончил, он сказал:

— В будущем я обязательно расскажу тебе о мире иллюзий. Однако сейчас не время для этого, поскольку мы должны сначала послушать Оракула.

Верховный Оракул оказался на удивление молодым человеком. Он был худощавым и очень болезненным на вид. Меня ему представили, и его внимательные глаза просветили меня насквозь, от чего у меня по спине забегали мурашки.

— Вижу! Ты тот самый. Теперь мне все понятно, — сказал он. — Ты наделен необычными способностями, и скоро у тебя появятся знания. Увидимся позже.

Мой любимый друг, лама Мингьяр Дондуп, был польщен.

— Ты с успехом выдерживаешь испытание за испытанием, Лобсанг! — воскликнул он. — А теперь идем, посидим в Святилище Богов и поговорим.

Все время, пока мы шли, он продолжал улыбаться.

— Вот и пришло время поговорить о мире иллюзий, Лобсанг, — заметил он.

Наставник знал, что в Святилище в это время никого нет. Перед священными изваяниями мерцали масляные лампы, и поэтому их тени двигались, словно исполняли какой-то экзотический танец. Дым от благовоний вился вверх, образуя над нашими головами целые облака. Мы сели вместе возле кафедры, с которой чтец декламировал строки из священных писаний. Мы сидели в позе для медитации, со скрещенными ногами и ладонями, положенными одна на другую.

— Это — мир иллюзий, — сказал мой Наставник, — из которого мы взываем к душам, чтобы они нас услышали, — ведь одни только души пребывают в мире реальности. Ты прекрасно знаешь, что мы говорим: «Внемлите голосам наших душ». Мы ведь не говорим: «Внемлите голосам наших тел». Слушай меня внимательно и не перебивай, я сейчас изложу тебе основы нашей тайной веры. Позже я объясню тебе, почему люди, пока они несовершенны, должны опираться на веру в то, что о них заботится доброжелательный отец или мать. И только когда человек достигает определенной стадии духовного развития, он сможет принять то, о чем я сейчас тебе расскажу.

Я пристально смотрел на Наставника, думая о том, что он сам для меня — целый мир. В этот момент мне больше всего хотелось, чтобы мы всегда были вместе.

— Мы являемся порождениями Духа, — сказал он. — Мы подобны электрическим зарядам, которые наделены разумом. Эта жизнь дана нам в качестве испытания, а этот мир представляет собой Ад, в котором грубое физическое тело страдает и закаляется, а Дух очищается. Точно так же, как кукла приводится в действие нитями, которые находятся в руках у кукловода, наше тело посредством электрических полей связано с нашим Высшим Я, или Духом. Хороший кукловод может создать иллюзию того, что деревянные куклы живые, что они действуют по свой воле. И мы тоже, пока не узнаем многого, считаем, что наша жизнь ограничивается физическим телом. В неблагоприятной для Духа обстановке, каковой является Земля, мы забываем, что нами управляет душа. Мы считаем, что обладаем свободой воли и ответственны лишь перед своей совестью. Это, Лобсанг, первая иллюзия, которой подвержены люди. Они верят, что физическое тело, то есть кукла, управляет собой само.

Он остановился, увидев озадаченное выражение моего лица.

— Скажи, что тебя беспокоит? — спросил он.

— Сударь, — ответил я, — где находятся эти ниточки электрических сил? Я не вижу ничего, что соединяло бы меня с Высшим Я.

— Лобсанг, а ты можешь видеть воздух? — смеясь спросил Наставник. — Нет, не можешь до тех пор, пока ты во плоти.

Наклонившись ко мне, он схватил меня за мантию и взглянул в мои глаза таким пронзительным взглядом, что я невольно испугался.

— Лобсанг, — строго произнес он, — ты что, совсем растерял свою сообразительность? Неужели ты не знаешь таких простых вещей? Ты что, забыл о Серебряной нити, пучке электрических волокон, которые соединяют твое тело с душой? Ты действительно живешь в мире иллюзий, Лобсанг!

Я почувствовал, что краснею. Конечно же, я знал о Серебряной нити, пучке отсвечивающих голубым волокон, которые соединяли мои физическую и духовную сущности. Во время астральных путешествий я неоднократно замечал, как эта нить пульсирует и излучает свет. Она напоминала мне пуповину, посредством которой новорожденный связан с матерью, только «ребенок» в данном случае был физическим телом и не мог существовать, если «пуповина» обрывалась.

Я поднял глаза на Наставника, и он продолжил:

— Находясь в физическом мире, мы начинаем думать, что только он имеет значение. Подобное заблуждение является одной из уловок Высшего Я. Ведь если бы мы помнили о том, насколько счастливы мы были в духовном мире, удержать нас здесь могли бы лишь невероятные волевые усилия. Если бы человек помнил свои предыдущие жизни, когда он, возможно, был кем-то более значительным, ему бы не доставало скромности. Сейчас мы выпьем немного чаю, а затем я расскажу тебе о жизни одного китайца от рождения до смерти и возвращения в потусторонний мир.

Лама протянул руку к маленькому серебряному колокольчику и собирался уже позвонить. Но тут он заметил выражение удивления на моем лице и спросил:

— Ну, о чем ты хочешь спросить меня?

— Сударь! — воскликнул я. — Почему о китайце, а не о тибетце?

— Если я скажу тебе, что этот человек — тибетец, ты будешь пытаться связать его имя с теми, кого ты знаешь, но безрезультатно.

Он позвонил в колокольчик, и монах принес нам чай. Наставник задумчиво смотрел на меня.

— Знаешь ли ты, что с каждым глотком чая мы поглощаем миллионы миров? — спросил он. — Молекулы в жидкостях размещаются не так близко друг к другу, как в твердых телах. Если бы ты мог посмотреть на молекулы этого чая в увеличенном виде, ты бы увидел, что они кружатся, как песчинки в прибрежной волне. Даже газ, такой как наш воздух, и тот составлен из молекул, крохотных частичек. Однако мы отклонились от темы — о жизни и смерти китайца.

Он закончил пить чай и ждал, пока я допью свой.

— Сенг был старым китайским мандарином, — начал Наставник, — жизнь его прошла удачно, и вот теперь, на ее закате, он стал сильно беспокоиться. У него была большая семья, много наложниц и рабов. Сам император благоволил ему. Он был близорук, и поэтому, сидя у окна своего дома, сквозь узкие щелочки старческих глаз едва мог разглядеть фазанов, которые важно расхаживали в его красивом саду. До его глохнущих ушей едва доносилось пение птиц, которые перед закатом возвращались к своим гнездам. Сенг прилег, откинувшись на подушки. Он уже начал ощущать, как к нему потянулись дрожащие пальцы Смерти, понемногу отнимающей у него жизнь. Солнце медленно скрылось за старинной пагодой. Так же медленно угасал старый Сенг. Он вытянулся на подушках и испустил дух. Солнечный свет померк, в комнате зажгли лампы, но старого Сенга уже не было — он отошел вместе с последними лучами дня.

Наставник посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я слушаю его, а затем продолжил:

— Старый Сенг лежал на подушках, и постепенно все процессы в его теле останавливались. Кровь больше не циркулировала по артериям и венам, все внутри тела пришло в оцепенение. Тело старого Сенга умерло, жизни в нем больше не было, оно отслужило свое. Однако ясновидящий, если бы он присутствовал в этот момент поблизости, заметил бы вокруг тела старого Сенга легкую голубоватую дымку. Он бы увидел, что над телом зависло полупрозрачное очертание, соединенное с телом Серебряной нитью. Нить постепенно становилась все тоньше и в конце концов исчезла полностью. Душа, обитающая в теле старого Сенга, бесшумно, как облачко дыма от благовоний, поплыла прочь, без труда проходя сквозь стены, которые встречались на ее пути. Лама еще раз наполнил свою чашу, проследил за тем, чтобы мне тоже хватило чая, и продолжил:

— Душа плыла через миры, сквозь измерения, которые материалист не может себе вообразить. В конце концов она оказалась в чудесных местах, где было много огромных строений, у одного из которых она остановилась. Затем душа старого Сенга вошла в эту обитель и поплыла над сверкающим полом. В том мире, Лобсанг, душа чувствует себя почти так же, как ты на этой Земле. В мире душ она может оказаться в помещении и передвигаться по полу. Все души в том мире обладают качествами и способностями, очень не похожими на все то, что мы знаем на Земле. Душа передвигалась внутри этого дома до тех пор, пока не достигла небольшой комнатки. Остановившись в ней, она уставилась в стену перед собой. Внезапно стена словно растаяла, и на этом месте стали возникать картины ее предыдущей жизни. Она смотрела в то, что мы называем «Хрониками Акаши», где хранятся сведения обо всем, что когда-либо происходило, и что может увидеть тот, кто соответствующим образом подготовлен. «Хроники Акаши» открываются перед всеми, кто из земной жизни переходит в потустороннюю. Здесь человек узнает о всех своих удачах и неудачах, он видит свое прошлое и сам судит себя! Ведь нет более строгого судьи, чем сам человек. Мы не трепещем там перед Богом, мы просматриваем все, что совершили и что думали совершить.

Я сидел и молчал. Все это казалось мне необычайно интересным. Я мог слушать Наставника часами, и при этом мне никогда не было скучно, вовсе не так, как частенько бывало во время уроков!

— Душа, которая была старым китайским вельможей Сенгом, сидела и просматривала эпизоды жизни, казавшейся этому человеку чрезвычайно удачной, — продолжал Наставник. — Она неоднократно пожалела о своих ошибках, а затем покинула комнатку и быстро вошла в большой зал, где ее ожидали мужчины и женщины из мира душ. Они молча и понимающе улыбались ей. Они ждали ее появления и просьбы помочь. Находясь в обществе этих сущностей, Душа поведала им о своих неудачах, обо всем том, что она собиралась сделать, но в чем так и не смогла добиться успеха.

— Мне послышалось, как Вы сказали, что душу не судят, а она сама себя судит! — выпалил я.

— Это верно, Лобсанг, — ответил Наставник. — После того, как Душа увидела все свои ошибки, она пришла к этим советчикам для того, чтобы они помогли ей. Лучше не перебивай меня, а выслушай до конца, а потом будешь задавать вопросы.

— Как я уже сказал, — продолжал Лама, — Душа пришла к своим советчикам и рассказала им о своих неудачах. Она рассказала обо всех тех качествах, которых ей недоставало в прошедшей жизни. Затем она узнала, что должна вернуться, чтобы посмотреть на свое мертвое тело, потом некоторое время — годы или даже сотни лет — отдыхать и в конце концов решить, какой будет ее следующая жизнь. Итак, Душа, которая раньше была старым Сенгом, вернулась на Землю и увидела в последний раз свое мертвое тело, которое к этому времени уже подготовили к похоронам. Теперь она была полностью готова к тому, чтобы вернуться в потусторонний мир и отдохнуть. В течение неопределенного времени она отдыхала и размышляла, делая выводы из предыдущих жизней и готовясь к последующим. Здесь, в потустороннем мире, все казалось ей столь же твердым, какими нам кажутся вещи на Земле. Она отдыхала так до тех пор, пока не пришло время снова возвращаться в земной мир.

— Мне это нравится! — воскликнул я. — Ваш рассказ очень интересен.

Наставник улыбнулся, а затем продолжил:

— В некий предначертанный момент ожидающую Душу позвал и провел в человеческий мир Тот, Кто занимается этим. Недоступные для земных глаз, они парили над Землей, осматривая дома будущих родителей, выбирая такую обстановку для будущего рождения, которая лучше всего соответствовала бы всему тому, через что Душа еще должна была пройти в земной жизни. Удовлетворенная визитом в те места, где Душе предстояло снова родиться, она вместе со своим Поводырем удалилась. Через несколько месяцев будущая мать почувствовала движение плода. Это случилось тогда, когда Душа вошла в тело ее будущего ребенка. Таким образом, Душа, которая когда-то жила в теле старого Сенга, теперь вновь оказалась в земном теле и стала приспосабливаться к его нервам и мозгу. Ребенок Ле Вонг родился в убогой семье, в китайской рыбачьей деревушке. Постепенно, по мере того как Душа привыкала к новому телу, ее высокие вибрации понизились.

Я сидел и размышлял. Так продолжалось довольно долго. В конце концов я сказал:

— Достопочтенный Лама, поскольку все это так, почему люди боятся смерти, которая всего лишь освобождает Душу от земных забот?

— Очень хороший вопрос, — ответил Наставник. — Если бы мы хотя бы смутно помнили о всех радостях, которые пережили в потустороннем мире, многие из нас не пожелали бы выносить все те лишения, которые выпадают на их долю в земном воплощении. Вот почему мы привили себе страх смерти.

Испытующе посмотрев на меня, он продолжал:

— Кое-кто очень не любит ходить в школу, терпеть не может той дисциплины, которая распространяется на всех учеников. Однако, когда школьник подрастает и становится взрослым, польза от приобретенных знаний становится для него очевидной. Теперь он понимает, что если ученик не посещает занятий, ожидать углубления его знаний не приходится. Не стоит также отнимать у себя жизнь раньше срока.

Все это было очень интересно для меня, потому что за несколько дней до этого один старый монах наложил на себя руки, прыгнув с высокой скалы. Он был очень желчным человеком, с характером, который не давал возможности принять помощь от других. «Да, старик Джигм поступил правильно, — думал я. — Он упростил жизнь и себе, и другим».

— Сударь, — обратился я, — получается, что монах Джигм поступил неправильно, когда покончил с жизнью?

— Да, Лобсанг, это было его большой ошибкой, — ответил Наставник. — Каждому человеку отведено определенное время, которое он должен прожить на Земле. Если человек заканчивает свою жизнь раньше срока, он должен вернуться назад почти сразу же. Так и получается, что некоторые младенцы живут лишь считанные месяцы. Это воплощения душ самоубийц, которые не дожили совсем немного до предначертанной им смерти. Самоубийство никогда не оправданно. Это грубая ошибка и оскорбление Высшего Я.

— Сударь, а как быть с теми высокопоставленными японцами, которые совершают ритуальные самоубийства для того, чтобы спасти честь своего рода? — спросил я. — Мне кажется, что на такой поступок способен лишь очень смелый человек.

— Ты не прав, Лобсанг, — убежденно ответил Наставник. — Это не так. Смелость состоит не в том, чтобы умереть, а в том, чтобы жить вопреки всем неудачам и трудностям. Умереть легче всего, а жить — это не каждому под силу! И даже театральность ритуальных самоубийц, которые спасают свою честь, не оправдывает подобных действий. Все мы здесь для того, чтобы учиться, а учиться мы должны на протяжении всей жизни, от начала и до конца. Самоубийство никогда не оправданно!

Снова я подумал о старом Джигме. Он был очень стар, когда бросился со скалы, и поэтому его следующая жизнь, должно быть, будет очень короткой.

— Достопочтенный Лама, для чего нам нужен страх? — спросил я. — Почему мы так много страдаем от своего страха? Я уже сейчас понимаю, что все, чего я боюсь, никогда не случится, однако я продолжаю бояться!

Лама засмеялся и сказал:

— Так происходит со всеми нами. Мы боимся неизвестного. Однако нам нужен этот страх. Страх толкает нас к действиям в тех случаях, когда без него мы вели бы себя пассивно. Страх дает нам силу тогда, когда мы больше всего нуждаемся в ней. Он не только помогает нам взять себя в руки, но и не дает проявиться склонности к лени. Ведь ты бы не стал учиться, если бы не боялся преподавателей или не боялся показаться глупым в глазах своих друзей.

В Святилище стали собираться монахи, повсюду шныряли чела, зажигая новые масляные лампы и благовония. Мы поднялись на ноги и вышли на улицу, где прохладный ветерок едва шевелил листья ив. Из далекой Поталы донеслись звуки труб и эхом отразились в стенах монастыря, где жил Верховный Оракул.