"Альваро Прендес. Военный летчик (Воспоминания) " - читать интересную книгу автора

лицо покрылось испариной. Волнение уже полностью завладело им. Он хорошо
знал себя. В такие минуты он мог безрассудно броситься в жестокую схватку с
врагом и отдал бы все, даже свою жизнь. Он знал, что перед ним... пост,
охраняемый часовым, которым по случайности оказался номер 49.
Но здесь судьба распорядилась по-своему. Дежурный по училищу надеялся
застать часового спящим и даже унести его винтовку, чтобы на следующий день
продемонстрировать ее начальнику училища. Остаток ночи винтовка пролежала бы
в надежном месте под койкой. Можно было бы представить себе лицо часового,
охваченного ужасом, когда, проснувшись, он бы не обнаружил своего оружия. В
предвкушении такого удовольствия дежурный затаил дыхание, руки его дрожали.
Всего мгновение отделяло его от цели - завладеть винтовкой часового. И в эту
минуту он увидел старого солдата Лудовино, который нес огромный кофейник. По
утрам, обычно в три часа, солдат разносил горячий шоколад. Лудовино шел,
припадая на левую ногу, и, оказавшись рядом с часовым, прокричал слабым
старческим голосом:
- Часовой! Шоколад!
Номер 49 бодрствовал. Он знал, что в аналогичных условиях дежурный по
училищу имел привычку "охотиться" за курсантами, надеясь застать кого-нибудь
спящим на посту.
Именно это обстоятельство и заставляло номер 49 не спать, несмотря на
дождь, полную темноту, огромное желание вздремнуть, укрывшись старым
армейским плащом, и усталость, которую он чувствовал в своем теле. Поэтому,
когда послышался знакомый голос Лудовино, часовой ничего не сказал, а только
подумал: "Хорошо бы еще хлеба с молочком".
Улыбнувшись, курсант разрешил Лудовино подойти к нему и, слегка
заикаясь от волнения, сказал:
- Слушай, Лудовино, н-налей полнее ф-фляжку. Вдруг совсем рядом
раздался резкий голос дежурного:
- Курсант! Вы нарушили обязанности часового, не спросили пароль! Это
первое. Второе нарушение - небрежность в несении службы! Третье - неряшливый
внешний вид! И четвертое - обжорство!
Номер 49 резко повернулся, отчего его шлем сдвинулся на затылок, а из
горла вырвался какой-то непонятный звук, напоминавший предсмертный хрип.
Сделав попытку встать "смирно" и выпучив глаза, оп путано начал что-то
объяснять офицеру. Казалось, ему никогда не удастся выразить словами те
мысли, которые с трудом формировались в его голове.
- П-прошу п-прощения, лейтенант, я не с-спросил у него п-пароль, потому
что с-солдат назвал его сам. Он с-сказал: "Шоколад!" Верно, Лудовино?
Лудовияо сорок лет подряд подчинялся приказам и чем-то походил на мула,
который повинуется первому окрику. Он быстро ответил, не сообразив, что
лишает Чистоплюя последнего шанса уличить часового в нарушении устава:
- Да, сеньор, я сказал ему пароль: "Шоколад"!
Все стало на свое место. Теперь уже Чистоплюю ничего не оставалось, как
посмотреть на часового уничтожающим взглядом и уже немного тише и спокойнее
произнести, обращаясь к Лудовино:
- Лудовино, тебе осталось совсем немного до увольнения со службы.
Ноги в начищенных ботинках с гвоздями на подошвах, туго затянутые
толстыми шнурками, утопая в мягкой болотистой почве, уносили дежурного по
училищу в сопровождении сержанта подальше от поста часового. Злость его была
беспредельной. Рот искажала гримаса, а маленькие глазки, казалось, метали