"Ричард Пратер. Проснуться живым" - читать интересную книгу автора

Фестус понял, что, если монстра не придушить в колыбели, он вырастет
и тогда с ним уже не совладать. Мир наполнится распутством, и конец света
произойдет не тихо, а с ужасающим грохотом. Более того, коль скоро эровит
в огромной степени ответствен за разврат, а Эммануэль Бруно ответствен за
эровит, следовательно, Бруно был величайшим блудодеем всех времен. Это
серьезное обвинение, но Лемминг считал его выдвижение своим долгом и не
стал от него уклоняться.
Поверх текста объявления полыхала золотая стрела, похожая на те,
которыми индейцы поджигали форты, хотя куда большего размера. Когда я
свернул в указанном направлении на Филберт-стрит, мне пришло в голову -
как ни странно, впервые, - что, хотя алчный человек, погрязший в грехе,
мог похитить и удерживать Бруно в надежде приобрести формулу эровита и
заработать на ней миллионы долларов, это мог сделать и праведник, дабы
уничтожить Бруно и формулу и тем самым избавить мир от греха. Эта цель
выглядела куда благороднее, нежели стремление заполучить миллионы.
Я проехал по асфальтированной дороге, усаженной с двух сторон
высокими тополями и носящей чудесное название Хевнли-Лейн "Heavenly Lane -
Небесная аллея (англ)", оставил церковь Второго пришествия двумя-тремя
сотнями ярдов справа и очутился в Уайлтоне. Понадобилась всего пара минут,
чтобы добраться до угла Пайн-стрит и Пятьдесят седьмой улицы и
остановиться за углом. Через пять минут я вернулся пешком к маленькому
белому дому на углу, а еще через две минуты убедился, что я здесь в полном
одиночестве. Не было никого ни снаружи, ни внутри дома.
Поблизости я обнаружил табличку с надписью "Продается", а на лужайке
перед домом - ямку, откуда, возможно, этим же вечером извлекли столбик с
такой же табличкой. Несомненно, кто-то еще совсем недавно ждал здесь в
полумраке.
Вернувшись в свой "кадиллак", я снова прочитал записку, которую
написал дочери Бруно. Я искал ключи в словах, буквах и цифрах, но не нашел
ни одного. Поэтому я поехал назад по Филберт-стрит к усаженной тополями
Хевнли-Лейн. Вскоре слева показались ряды автомобилей, припаркованных на
большой стоянке. Дорога сделала петлю - и внезапно передо мной предстала
церковь Второго пришествия. Зеленый газон тянулся вверх, к цветочным
бордюрам, над которыми, освещенный дюжиной прожекторов, возвышался белый
фасад церкви. Она устремлялась к небу на сто пятьдесят футов, имея в
ширину не менее семидесяти пяти; на белой стене не было никаких украшений,
кроме золотого креста высотой в сотню футов с тридцатифутовой
горизонтальной перекладиной у вершины. Под крестом зияли распахнутые
двери, словно приглашая всех желающих.
Припарковав "кадиллак" на стоянке, я двинулся назад к церкви и ярдах
в пятидесяти от дверей услышал зычный голос. Хотя я ни разу не
разговаривал с Фестусом Леммингом, голос был знакомым, так как я регулярно
слышал его по телевизору, не только утром по воскресеньям, но в течение
последнего месяца и в вечернее время. Один раз услышав этот голос, его уже
было невозможно забыть - как если бы вас ударили молотком по уху.
Поднявшись по дюжине цементных ступенек, я вошел внутрь, шагнул
вправо и прислонился к стене, дабы рассмотреть как следует помещение
церкви, самого Лемминга и его паству во плоти.
Внутри церковь оказалась куда больше, чем я ожидал. Она тянулась не
столько вширь, сколько вглубь, какой, очевидно, и полагалось быть церкви.