"Терри Пратчетт. Вольные Мальцы" - читать интересную книгу автора

научить ее! На Мелу нет ведьм! Там чересчур мягко. Хотя... она не
перепугалась...
Дождь перестал. Мисс Тик смотрела в сторону Мелового плоскогорья,
которое поднималось над низко повисшими, выжатыми тучами. Миль пять пути
туда.
- За этим ребенком нужен глаз, - проговорила она. - Но все-таки Мел
чересчур мягок, чтобы вырастить ведьму...
Выше, чем страна Мела - только горы. Они стоят - острые и пурпурные и
серые, снег струится длинными лентами с их вершин даже летом. "Небу
невесты", однажды сказала про них Бабушка Болит, а она так редко говорила
вообще - тем более не об овцах - что Тиффани эти слова запомнились. И к тому
же, слова были верные. Именно так выглядят горы зимой, когда они белым белы,
и потоки снега вьются, как вуали.
Бабушка вставляла в речь старые слова и странные, старинные поговорки.
Она не называла плоскогорье Мелом, она говорила "земь". "Высоко на земи, на
ветрах на семи", думала Тиффани, так слово и легло в память.
А вот и ферма.
Обычно Тиффани предоставляли самой себе. Не то чтобы это была особенная
жестокость или неприязнь к ней, просто ферма большая, у каждого полно дел, и
Тиффани со своей работой вполне управлялась, поэтому становилась вроде
невидимки. Она делала масло, сыры, и в этом была мастерица. Масло у нее
получалось лучше, чем у матери, а отличное качество ее сыров люди отмечали
особо. Тут уж талант. Порой, когда в деревню заглядывали бродячие учителя,
Тиффани ходила получить чуток образования. Но в основном - работала в
темной, прохладной маслодельне. Это ей нравилось, это значило: быть полезной
на ферме.
Так и называли: Домашняя Ферма. Отец арендовал ее у Барона, который
владел землей, но уже сотни лет Болиты работали на этой ферме. Так что,
говорил отец (негромко, после выпитого вечерком пива) - сколько земля
помнит, это всегда была ферма Болитов. Мать Тиффани обычно замечала ему - не
надо таких речей. Хотя Барон всегда обходился уважительно с мистером Болитом
после того, как Бабушка умерла два года назад, называл его превосходнейшим
овцеводом здешних холмов, да и деревенские считали Барона не таким уж плохим
в нынешние дни. Почтительность всегда ценится, говорила мать, к тому же у
человека свое горе.
Но иногда отец продолжал настаивать: имя Болит (или Былит, Пылит,
Палит - написание было делом свободного выбора) сотни, сотни лет упоминалось
в старых документах здешнего края. Эти холмы вошли в нашу кость, говорил он,
и мы всегда были овцеводами.
Тиффани очень гордилась этим, на странный лад: совсем неплохо было бы
погордиться и тем, что твои предки разок-другой переезжали на новые места
или пробовали новые занятия. Но чем-нибудь гордиться нужно всегда. И сколько
Тиффани себя помнила, ее отец - в общем, неразговорчивый тугодум - время от
времени обязательно произносил Шутку: наследственную, переходившую от Болита
к Болиту сотни лет.
То скажет: "У ленивого в хребте не Болит" а то: "И хочется, и колется,
и Болит, и матушка не велит". Или даже: "У меня все по-нашему: Болит с
головы до ног". Не то чтобы Шутки были так уж забавны (где-то по третьему
кругу), но не скажи отец хотя бы раз в неделю одну из них, Тиффани не
хватало бы этого. Тут не в забавности дело, а в том, что Шутки были