"Терри Прэтчетт. Глиняные ноги" - читать интересную книгу автора

много запахов. Жир, мясо, почему-то сосновая смола, старая еда... но я могу
поклясться, что в течение дня здесь не было ни одного живого существа, за
исключением его и нас.
- Но ты говорила, что все оставляют следы.
- Все оставляют.
Кэррот посмотрел на останки куратора. Как ни формулируй, как широко не
используй определения, он, несомненно, не мог покончить жизнь самоубийством.
С помощью буханки хлеба.
- Вампиры? - сказал Кэррот. - Они могут летать...
Ангуа вздохнула.
- Кэррот, я могу установить, был ли здесь вампир в течение месяца.
- В ящике стола есть почти полдоллара мелочью, - сказал Кэррот.- Но вор
ведь, все равно, пришел сюда за боевым хлебом, не так ли? Это очень ценный
культурный экспонат.
- У этого бедняги были родственники? - спросила Ангуа.
- Насколько я помню, была старшая сестра. Я приходил сюда раз в месяц,
просто чтобы поболтать. Он давал мне подержать экспонаты, знаешь ли.
- Наверно, это очень захватывает, - не сдержалась Ангуа.
- Это очень... удовлетворяет, да, - торжественно сказал Кэррот.-
Напоминает мне дом.
Ангуа вздохнула и зашла в комнату позади выставки. Как и все задние
комнаты музеев, она была до отказа забита ненужным хламом, а также
экспонатами сомнительного происхождения, такими, например, как монеты с
датой "52-ой год до Рождества Христова". Там же стояло несколько скамеек с
обломками гномьего хлеба, опрятная коробка с мешалками, и повсюду - бумаги.
Около одной стены, занимая большую часть комнаты, стояла печь.
- Он изучал старинные рецепты, - сказал Кэррот, наверное, он чувствовал
необходимость доказывать знания и опыт старика даже после его смерти.
Ангуа открыла дверь печи. В комнату пыхнуло жаром.
- Чертова печь для выпечки, - сказала она. - Для чего все эти
штуковины?
- А... Видно он выпекал метательные ячменные лепешки, - сказал
Кэррот. - Довольно убийственное оружие ближнего боя.
Она закрыла дверь.
- Пойдем вернемся в участок, и они пришлют кого-нибудь для... - Ангуа
остановилась.
Менять форму всегда очень опасно, особенно так близко к полнолунию. Все
было не так плохо, когда она становилась волком. Она оставалась разумной,
или, по крайней мере, чувствовала себя разумной, возможно, она была даже
исключительно разумна для волка, но жизнь казалась намного проще.
Тяжелее было, когда она опять превращалась в человека, и многое
начинало казаться очень сложными. Несколько минут, до тех пор, пока поле
морфозы полностью не охватывало ее, она чувствовала, что ее чувства остаются
острыми; запахи все еще очень сильны, а уши слышат много больше, чем хилый
человеческий слух. И она могла больше знать о тех вещах, вкус которых
недавно испробовала. Волк может понюхать столб и узнать, что старый Бонзо
проходил здесь вчера, что он был абсолютно промокшим, что хозяин опять
кормил его требухой, а вот человеческий разум уже мог думать о всяких там
почему и зачем.
- Есть что-то еще, - сказала она, тихонечко вдыхая воздух. - Слабый