"Геннадий Прашкевич. Мир, в котором я дома" - читать интересную книгу автора

марш", исполнявшийся когда-то только в присутствии Гитлера, то это,
несомненно, чудаки или идиоты. Всякие "Британские союзы" Освальда Мосли,
"Движения гражданского единства" Тириара и Тейхмана походили, в моем
понятии, на нелепую игру. Опасную, плоскую, но игру. А я...
Я растолковывал читателям "Газет бразиль", чем грозит Земле тепловая
смерть, как ведется борьба с пустынями, одиноки ли мы во Вселенной и тому
подобное. А неофашизм и его проблемы были хлебом других людей...
Свастика раздавила меня.
С тяжелым чувством я приступил к осмотру портретов, ожидая увидеть
лица нацистов. Но все лица были мне незнакомы, И подписей под ними не было.
Сами портреты были выполнены превосходно. Узнать имя художника - уже
сенсация не из последних. Внимательно всматриваясь в манеру письма, в
технику исполнения, я все более убеждался, что это не просто портреты
отдельных лиц. Если так можно сказать, это был портрет идеи, коллективное
выражение того, что каждый из выставленных внес в какое-то им одним
известное дело.
Было в портретах что-то гнетущее. Сила, против которой бесполезно
спорить. Что может человек перед надвигающейся бурей, когда еще не дует
ветер, но уже сгустилась тишина?.. Потом, когда рванет вихрь, ударят громы,
можно бежать или сопротивляться, но в эти минуты, в долгие минуты ожидания,
человек беспомощен...
Я повернулся к стене, которую занимала карта полушарий, и наугад ткнул
пальцем в одну из клавиш расположенного под нею пульта.
Карта ожила.
Разноцветные линии, извиваясь, наползали друг на друга, гасли и
вспыхивали вновь. Особенно четко эта возня прослеживалась в Европе.
Я ткнул следующую. Не знаю, чего ожидал. Может, опять непонятной игры
света. И не ошибся. В самых разных местах начали появляться бледные пятна.
Они ложились без видимого порядка на Францию, на Центральную Азию, на
Австралию, захватили Индию, Россию, Китай... Как солнечные зайцы, они
пятнали карту, пока наконец некоторые районы не осветились полностью.
И, синхронно световой эскалации, вспыхивали и исчезали на боковом
табло цифры.
Я нажал клавишу вновь.
Первые вспышки пришлись на 1966 год. Их было немного.
Следующая серия - на 1969. А с 1978 вспышки шли сплошными поясами, и
на 1982 год чистой осталась лишь Антарктида да некоторые районы... Бразилии
и Аргентины.
Несколько раз подряд я включал таинственную установку. Я должен был
понять ее смысл! Угон самолета, убийца с обсерватории, встреча на реке, это
табло - связано ли это друг с другом?
И я вспомнил...
Конечно, не смысл дат, но страшную картину сожженной сельвы.
"Вот где они могли сгореть..." - сказал Отто Верфель, приняв меня за
одного из тех, в шелковых куртках, когда, раздвинув ветки, указывал на
исполинские стволы, высушенные неземным жаром. Я видел снимки вьетнамских
территорий, которые американцы обработали в свое время дефолиантами,
полностью стерилизующими землю. Снимки, на которых распростерлись мертвые
леса, лишенные зелени, птиц, насекомых, но вид убитой сельвы не шел с ними
ни в какое сравнение.