"Луи Повель, Жак Бержье "Утро магов" (Посвящение в фантастический реализм) [V]" - читать интересную книгу автора

В таком состоянии я стал принимать отца за наивного простака. Его
обаяние, любовь, дальновидность раздражали меня и были мне смешны. Я обвинял
его в том, что он сохранил энтузиазм, характерный разве что для времен
Международной Выставки 1900 года. Надежда, которую он возлагал на растущий
коллективизм и которая устремлялась у него гораздо выше политики, вызывала у
меня презрение Я судил только с позиции античной теократии.

Эйнштейн основал "Комитет отчаяния" из ученых-атомщиков; угроза тотальной
войны парила над человечеством, разделенным на два лагеря. Мой отец умирал,
ничего не утратив из своей веры в будущее, и я больше не понимал его. Не
стану касаться в этой работе классовых проблем. Здесь им не место, но я
хорошо знаю, что эти проблемы существуют: они распяли человека, который меня
любил. Я не знал своего отца по крови. Он принадлежал к старинной буржуазии.
Но моя мать, как и мой второй отец, были рабочими, вышли из рабочей среды.
Это мои фламандские предки - игроки, художники, бездельники и гордецы -
отдалили меня от смелой динамической мысли, заставили меня уйти в себя и
лишили возможности познать силу общения. Между моим отцом и мной уже давно
пролегла пропасть. Он, который из страха ранить меня не хотел иметь другого
ребенка, кроме этого сына чужой ему крови, пожертвовал собой, чтобы я стал
интеллигентом. Дав мне все, он мечтал о том, что у меня будет душа, подобная
его душе. В его глазах я должен был стать маяком, человеком, способным
светить другим людям, нести им смелость и надежду, показывать им - как он
говорил - свет, сверкающий в глубине нас самих. Но я не видел ничего, кроме
черноты, ни в себе, ни в человечестве. Я был только клерком, подобным многим
другим. Я доводил до последней крайности это чувство, эту потребность в
радикальном бунте, которую высказывали в литературных журналах в 1947 году,
говоря о "метафизическом беспокойстве", и которая была тяжким наследием
моего поколения. Как можно быть маяком в таких условиях? Эта идея, это
слово, заимствованное у Гюго, заставляли меня ехидно улыбаться. Отец упрекал
меня, что я разлагаюсь, что я перешел - как он говорил - на сторону
привилегированных в культуре, мандаринов, тех, кто гордится своим бессилием.

Атомная бомба, отмечающая для меня начало конца времен, для него была
знаком нового утра. Материя одухотворялась, и человек открывал вокруг себя и
в самом себе силы, о которых до сих пор не подозревал. Буржуазный дух, для
которого Земля была просто местом комфортабельного пребывания, должен был
быть выметен новым духом, - духом тех, кто считает мир этой действующей
машины организмом в становлении, единством, которое ждет осуществления,
истиной, которая должна родиться. Человечество находится только в начале
своей эволюции. Оно получило только первые сведения о той миссии, которая
была назначена ему Разумом Вселенной. Мы как раз только начинаем узнавать,
что такое любовь в мире.

Для моего отца человеческая судьба имела направление. Он судил о событиях
по тому, укладывались они в это направление, или нет. История имела смысл:
она двигалась к какой-то ультрачеловеческой форме, она несла в себе обещание
сверхсознания. Его космическая философия не отделяла его от века. На данный
момент его позиция была "прогрессивной". Я раздражится, не видя, что он
вкладывал бесконечно больше одухотворенности в свою прогрессивность, чем я
прогрессировал в своей одухотворенности.