"Эзра Паунд. Zweck или цель" - читать интересную книгу автора

образования. Здесь останется индивид, останется индивидуализм, без каких бы
то ни было теоретических и идеологических подпорок. Человек будет продолжать
обретать и терять свою собственную душу. Он будет это делать, даже если
какое-то подобие серого бараньего и совершенно отвратительного социализма
Уэббсов и Вийяров получит завтра свой мелкий шанс. Чего не произойдет, хотя
даже и такое деградировавшее недочеловеческое подщитовидное состояние не
сможет стереть различие в понимании между Джоном, Джеймсом, Говардом и
Уильямом.

Пробегите глазами по страницам истории, и вы увидите громоздкие волны,
непрестанные движения и триумфы, которые рушатся, как только каменеет их
идеология.

Лучше всего это можно увидеть на примере самых грандиозных триумфов.
Урок завоеваний Мухаммеда и его неудачи -- это урок всем реформаторам, даже
для небольших десяти- и сорокалетних движений. Идеи каменеют. Коран
установлен, ортодоксия создана и вместе с ней -- требование к каждому
проглотить ее.

Национальный дивиденд, дистрибутивная экономика, уничтожение снобизма,
Аверроэс, Авиценна, красота философского письма, мечта, выведенная лучше чем
платоновская, Алказар, Альгамбра2, тысячи мечетей, которые даже
Китс не смог бы перехвалить, чувство человека и человеческого достоинства,
еще не уничтоженное. В 1906-м в Танжере это можно было увидеть в походке
мусульман.

Презрение к бедности, гордость великолепием ума и чувство
интеллектуального богатства, которое со спокойным достоинством нес в себе
ботаник-араб у Фробениуса, по внешнему виду -- простой нищий.

Знание может быть, а может, и не быть необходимым для понимания, и нет
ни малейшей пользы или нужды сохранять его в форме мертвых каталогов, как
только ты понял процесс.

Да, как только процесс понят, вполне вероятно что знание, невесомое и
удерживаемое без усилия, останется близ человека.

Около тридцати лет назад, сидя на одном из очень твердых и скользких,
совершенно неудобных стульев в главном читальном зале Британского музея с
кипой больших книг по правую руку и меньших по левую, я поднял глаза на ряды
томов и фальшивых дверей покрытых подделками книжных переплетов, окружающих
место моих занятий. Подсчитав напряжение глаза и количество страниц за день,
которые человек способен прочесть, за вычетом по крайней мере 5% времени,
необходимых каждому отдельному человеку на размышление, я вынес
отрицательное решение. Должен существовать какой-то другой способ
использовать все это обширное культурное наследие.

В библиотеке Колледжа Гамильтона, которая, должно быть, имела не больше
каких-то 40 000 томов, в основном находящихся за пределами того, что может
представляться любопытным, громадная задача поглотить это проклятое