"Александр Сергеевич Потупа. Осенний мотив в стиле ретро" - читать интересную книгу автора

Борис Иннокентьевич ощутимо морщится, не знает куда деть себя, свой
столь противный труп.
- Да, да, настоящий труп, - кричит Симочка и задыхается от крика, и
криком заражается окружающее пространство, вибрируя совсем по-мюнховски, оно
хлещет Струйского женским протестом.
В чем дело? Это не запрограммировано. Образ скандалящей среди парка
Симочки - ни с чем не сравнимая чушь. Она - ровное светлое пятно в рукописи.
И вдруг!
И совсем не вдруг.
Все дело в отказе, в отказе и в листовках. Примерно в это время
Струйский не решился взять на хранение маленький чемоданчик с листовками.
Вернее, заколебался.
"Тень набежала на наши отношения, - писал он, - дай Бог, мимолетная
тень. Проклятый чемоданчик!"
Но он еще не ведал истинного размера проклятья.
Из донесения, подшитого к делу: "...отказался, но под давлением
супруги, Серафимы Даниловны Струйской, урожденной Силиной, дал согласие,
однако, вероятно, нехотя..."
И еще его запись: "Неужели я труп?"
Все это калейдоскопически стократно смешивается во мне, и вот - такая
сцена в парке.
Струйский вздыхает, без особой надежды бросает взгляд на бессмысленную
и безответную голубизну над кронами.
- Симочка, - говорит он устало, - это безумие. За Иваном наверняка
следили...
- Ну и что? - взрывается Серафима Даниловна. - Ты не должен трусить!
До чего ж она хороша во гневе.
- Но думать-то я должен, - не слишком уверенно перебивает ее Борис
Иннокентьевич.
- Ерунда! - наращивает она давление. - Это отговорки. На благородные
поступки удобно глядеть со стороны. Неужели все твои высокие слова и мысли
не превратятся в единственный настоящий поступок.
- Симочка, милая, - протестует Струйский, - это же поступок самоубийцы.
И берет ее за руку.
- Не прикасайся ко мне, - кричит она, - не смей! Теперь все, кому не
лень, предают Ваню, и ты с ними заодно, а я думала...
И она разражается потоком слез или просто уходит от него быстрым шагом,
почти бегом, - в общем, какая-то такая банальная концовка. Ничего лучшего
мое воображение не подсказывает.
Слабо. Все это слабо - чего-то я не узрел. Не было ли в конце такого -
мельчайшего штриха, скажем, взгляда, жеста, вздоха, - что заставило его
броситься в немыслимый вираж?
Однако ясно, что Симочкины вполне искренние, но, как говорится, не
совместимые с текущим моментом переживания, переживания из-за брата ее,
Ивана Даниловича Силина, - причина многих дальнейших событий.
Брат уже сидит под следствием, и дальнейшая его судьба почти никакими
источниками не высвечена. Пресловутый чемоданчик с листовками, призывающими
к низвержению эксплуататорского строя, блуждает где-то, и никто - пока
никто! - не хочет приютить его.
Струйский все-таки приютит, возьмет этот чемоданчик, превосходно зная,