"Олег Постнов. Отец" - читать интересную книгу автора

память.
Он, впрочем, помнил еще будто сквозь сон, как уговаривали его вылезть
из-под кровати. Как тетя Светлана обещала пойти и разыскать ему его
мать, коль скоро он уже не в состоянии спокойно ее дождаться. Как дядя
Александр наконец сказал Эле:
- Э, да пусть его: лежит и лежит. Он потом сам выйдет, - и они стали
смотреть вдвоем грозу, стоя у окна, причем дядя Александр улыбался и
курил в форточку (курить т а к просто в квартире ему возбранялось), а
Эля по временам тихонько вскрикивала: гроза была грандиозна.
И однако, в глубине души Эле все-таки было жаль Дозорского. Чуть
погодя, посмотрев грозу, она отошла от окна, присела опять на ковер
возле него и попыталась еще раз его утешить: достала из ящика для кукол
и дала ему под кровать детскую музыкальную шкатулку с цветной картинкой,
изображавшей маленькую девочку, которая кормила с тарелки гусей.
Этой кукольной шкатулке, похожей на футляр из-под зубного порошка, в
жизни Дозорского было отведено видное место. Снизу (судя по изображению)
к округлому ее боку была прицеплена как бы сонетка: тонкий и длинный
капроновый шнур с твердым белым шариком на конце. Шнур выдергивался
вниз, шкатулка начинала играть, равномерно втягивая шнур обратно - и так
продолжалось до тех пор, пока белый шарик не оказывался вновь под ногами
у нарисованной девочки. Звук был странный: с хрипотцой, словно
сдавленный по бокам тесными стенками шкатулки, он имел власть в сердце
Дозорского возбуждать сладостный томный зуд. В нем было много боли -
либо тоски с цепкой прерогативой давности, - и от него в Дозорском
воскресалось что-то, надежно спрятанное всегда под спуд, но такое, о чем
он прежде много и обстоятельно знал. Мелодия была колыбельной, и, пока
коробочка заглатывала сонетку, мир перед взглядом Дозорского мерк,
пространство делалось безвидно и пусто, и твердь вещей, явно лишних в
нем, грозила распасться, словно старый гипс. Порой Дозорского это
пугало. Однако на деле страха в том мире не было, там вообще не было
ничего, Дозорский понимал это ясно, и теперь его душа, утратив опору,
вдруг именно там, как показалось ей, нашла желанный исход: хаос был
старше ужаса.
Перестав рыдать, Дозорский протянул руку к сонетке (за последнее
время их дружбы с Элей это стало для него чуть не главным искусом в ее
доме) и хотел уже по обыкновению дернуть шнур вниз, но в этот миг дядя
Александр, молчавший до сих пор, повернул к ним лицо, голос его странно
дрогнул, и он произнес тоном, которого Дозорский прежде от него никогда
не слыхал:
- Только не орите. Идите быстро сюда. Это раз в жизни бывает.
Он скинул за окно свой окурок и проворно хлопнул внутренней створкой
форточки.
Эля тотчас вскочила. Дозорский, колеблясь, помешкал еще мгновение под
кроватью, но любопытство взяло в нем верх - что-то особенное, это было
ясно, происходило снаружи - и, неловко ерзая всем телом по ковру, он,
наконец, выбрался кое-как на свет и встал на ноги. Одного взгляда за
окно было довольно, чтобы понять, что имел в виду дядя Александр.
Квартира Эли, как и его собственная этажом ниже, приходилась окнами
"за дом ". Отсюда, с третьего этажа, хорошо был виден лес, болото и
гаражи, гаражи особенно удобно просматривались сверху. И вот теперь над