"Дмитрий Поспелов. Невосполнимая потеря" - читать интересную книгу автора

Мосальский уже одевался. "Идем, скорее одевайся!" - "Куда идем?" -
спросил Дмитриев. "К тебе идем. Будем слушать, что записано на твоем
фонографе. И если из "Евгения Онегина", то мир вздрогнет. Ведь это голос
Пушкина!" - "Но уже поздно, - сказал Дмитриев. - Кроме того, фонограф еще
ремонтировать надо. Давай послезавтра встретимся. А за завтрашний день я
постараюсь его починить". Уговорить Мосальского стоило большого труда. И
лишь после клятвенных заверений, что Дмитриев не будет слушать запись до
него, что Мосальский будет среди первых слушателей Пушкина, Дмитриев смог
оставить своего друга и пойти домой.
Через два дня рано утром Мосальский уже стучал в дверь квартиры
Дмитриева. Хозяин провел его в свою комнату, и Мосальский увидел на столе
фонограф. "Ты еще не слушал его?" - ревниво спросил Мосальский. "Нет еще, -
улыбнулся Дмитриев. - Тебя дожидаюсь. Все готово. Можно начинать". Идя к
столу, Дмитриев поднял руки вверх, как хирург перед операцией. Потом стал
осторожно и равномерно поворачивать барабан. Было совсем тихо. Только скрип
барабана раздался в комнате. В этом хаосе звуков Мосальскому послышалось,
что кто-то произнес: "Ах, братцы!.." Он схватил Дмитриева за руку:
"Остановись! Ты слышал?" - "Ничего не слышал", - сказал Дмитриев. И он снова
начал поворачивать барабан. Но Мосальскому теперь все время слышались
отдельные слова. Но он убеждал себя, что это просто слуховая галлюцинация.
Услышав: "Ах, братцы!", он уже произносил невольно про себя пушкинские
строки и был не в силах прекратить это.
Но вдруг сквозь шорох и треск стал прорываться голос!
И теперь они оба явственно слышали: "В моей блуждающей судьбе, Москва,
я думал о тебе! Москва... как много в этом звуке для сердца русского
слилось! Как много в нем отозвалось!" И с последними словами читавший стихи
издал глубокий вздох. Запись кончилась. Дмитриев стоял неподвижно, все еще
не веря тому, что это явь, а не разыгравшееся воображение. Мосальский плакал
и не скрывал этого. Это были слезы счастья, великого счастья исследователя,
сделавшего крупнейшее открытие.
Потом они прослушали валик еще раз. Сомнений не было.
Дмитриев взял лист бумаги и написал на нем: "Сегодня, 21 июня 1941
года, мы впервые услышали голос Пушкина" - н расписался под этим текстом.
Мосальский поставил и свою подпись. Потом они долго обсуждали последствия
своей находки, думали, к кому они пойдут в первую очередь в начале
наступающей недели. И уже к вечеру, уходя домой, Мосальский упросил
Дмитриева прокрутить запись еще раз. И хотя Дмитриев опасался, что запись
портится от каждого прослушивания, он не. мог не понять состояния друга. И
они еще раз услышали голос, долетевший к ним через столетие, и невольно
повторили вместе с чтецом его глубокий вздох, полный радости и гордости за
содеянное.


* * *

Утро следующего дня сломало все планы. Началась война.
Дмитриев ушел добровольцем в ополчение и погиб под Вязьмой. Мосальский
был эвакуирован в Самарканд, где вскоре заболел и умер. Пережила войну
сотрудница Мосальского Алла Павловна Шутова. Ей Мосальский в эвакуации много
рассказывал о находке, просил разыскать Дмитриева и позаботиться о