"Макар Трофимович Последович. С тобою рядом (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

Еще специальный поезд не отошел и сотни километров от Варшавы, а
Корницкий через поляка-телеграфиста уже знал, в каком вагоне ехал воевода
и сколько с ним вооруженных людей. И Корницкий еще никогда не отступал, не
отказывался от дела, которое поручала подпольная партийная организация.
Наоборот, чем труднее было дело, тем с большей энергией он за него
принимался, тем с большим напряжением и ясностью работала мысль. Когда
показался дымок паровоза долгожданного поезда, Корницкий отделился от
группы партизан, которым приказал залечь в кустах, перескочил через кювет
и поднял красный флаг - сигнал остановки...
Дня через три Корницкому принесли газету, в которой коротко
сообщалось, что новоиспеченный воевода вынужден был подать в отставку по
причине плохого состояния здоровья. Вполне понятно, что о розгах ничего не
было сказано. Ибо, как это разъяснил партизанам Корницкий, в высших сферах
не принято говорить о том, что розги, приготовленные для народа, начинают
посвистывать по задам самих аристократов.
Подождав, пока партизаны вдоволь нахохочутся, Корницкий подошел к
Василию Караваю и приказал ему еще раз пройтись перед хлопцами.
- Только без смеху, без кривлянья, а так, как и полагается серьезному
и строгому офицеру, который примчался в жандармерию с особым поручением!
Василь Каравай поправлял на себе форменную фуражку, сверкающие погоны
на шинели, проводил рукой по своим пышным рыжеватым усам и шел важным
шагом прямо на Корницкого.
- Отставить! Так ходят только гусаки! Ты майор, понимаешь, майор.
Взгляд у тебя должен быть пресыщенный, будто ты уже всего нагляделся, все
изведал, все знаешь. И вместе с тем чуть настороженный. Шаг следует
растягивать, туловищем, повторяю, не вертеть. Голову поворачивай тоже не
спеша. Поскольку поручение у тебя важное, то зубы особенно не скаль. У
тебя нет времени разводить деликатности... Ну, начинай сначала, пане
майор!
Каравай возвратился на прежнее место, как актер, который не потрафил
во время репетиции строгому, требовательному режиссеру, и повторил все
сначала.
...А ночью несколько возков и саней подлетало к огороженной плотным
забором жандармерии, и солидная фигура офицера скрывалась в узенькой
калитке. За ним проскальзывали во двор еще несколько человек и становились
возле окон и дверей. И вскоре длинные огненные языки вырывались из окон,
поднимаясь к железной крыше. И все, увидев горящую жандармерию, уже знали:
в округе появилась Пчела! И никто не отваживался тушить подожженный Пчелою
дом.
Напрасно искали следов Пчелы в пущах, в соседних лесных чащах. Она
исчезала так же незаметно, как и появлялась. Она вылетала на короткий
момент из-под соломенных крыш и, сделав свое дело, снова возвращалась под
ту же самую крышу. Снова превращалась в мирного земледельца, столяра,
сапожника или кузнеца. Налетали разъяренные полицейские, прибывали
солдаты. Жандармы угрожали, расспрашивали, истязали на допросах. Кто? Где
они? Куда ушли? И часто тот, кто еще только вчера хохотал вместе с
Корницким и Караваем, отвечал, удивленно глядя в глаза оккупантам: "Пчела?
Теперь же зима! Чего ей тут надо на улице в такой холод?.."
А Пчела уже летала далеко от этих мест. Рядом с ней гудел Шмель.
Временами они разлучались, попадали в самые неожиданные положения,