"Б.Ф.Поршнев. О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)" - читать интересную книгу автора

естественнонаучной мысли всюду и до тех пор, где и покуда она может
проявлять свою мощь. А кто знает, где кончается эта возможность!" Эта
книга и представляет собой смотр наличных и намечающихся мощностей
естественнонаучного продвижения в тайну человеческого начала.
Однако направляющий луч должна бросить на предмет не философия
естествознания, а философия истории. В частности, категория историзма.
Когда-то история выглядела как рябь случайностей на поверхности
недвижимого, неизменного в своих глубинах океана человеческой сущности.
Историки эпохи Возрождения, как Гвиччардини или Макиавелли, да и историки
эпохи Просвещения, включая Вольтера, усматривали мудрость в этом мнении:
как будто бы все меняется в истории, включая не только события, но и
нравы, состояния, быт, но люди-то с их характерами, желаниями, нуждами и
страстями всегда остаются такими же. Что история есть развитие, было
открыто только в конце XVIII - начале XIX в. под пробуждающим действием
Великой французской революции, было открыто Кондорсе в прямолинейной форме
количественного материального прогресса, а великим идеалистом Гегелем - в
диалектической форме развития через отрицание друг друга последовательными
необходимыми эпохами. Но лишь с возникновением марксизма идея
всемирно-исторического развития, включающая развитие самого человека,
получила научную основу и сама стала теоретической основой всякого
историописания. Только с этого времени открылся простор для историзма. И
все-таки марксистская историческая психология наталкивается тут и там на
привычку историков к этому всегда себе равному, неизменному в глубокой
психологической сущности, т. е. неподвижному человеку вообще.
Особенно это сказывается тогда, когда речь идет об отдаленнейшем
прошлом. Если, по словам Энгельса, наука о мышлении - это наука об
историческом развитии человеческого мышления, то немало археологов и
этнологов полагают, что историю имеют мысли, но ни в коем случае не
мышление. То же относится к основам чувств, восприятия, деятельности
человека. Но историзм неумолимо надвигается на последнее прибежище
неизменности. Раз все в истории развивается, меняется не только
количественно (а это подразумевает и переход в свою противоположность),
значит, нет места для представления, что все менялось во
всемирно-историческом движении человечества, за исключением носителя этого
движения, константной его молекулы - человека. Изменения общества были
вместе с тем изменениями людей, разумеется не их анатомии , но их психики,
которая социальна во всем, на всех своих уровнях. Подставлять себя со
своей субъективностью на место субъектов прошлого - форма
антропоморфизма. Наиболее вопиюще это прегрешение ученого, когда оно
относится к древнейшим пластам истории - к доистории.
Историзм приводит к тезису: на заре истории человек по своим
психическим характеристикам был не только не сходен с современным
человеком, но и представлял его противоположность. Только если понимать
дело так, между этими полюсами протягивается действительная, а не
декларируемая словесно дорога развития. Раскрыть конкретнее биологическое
и социальное содержание такого тезиса - задача некоторых глав лежащей
перед читателем книги.
Социальное нельзя свести к биологическому. Социальное не из чего
вывести, как из биологического. В книге я предлагаю решение этой
антиномии. Оно основано на идее инверсии. Последняя кратко может быть