"Александр Попов. Солнце всегда взойдет (Повесть)" - читать интересную книгу автора

прикосновений ее загорелых теплых рук.
- Мам, только бока не надо - щекотно, - улыбаясь, просил я.
- Вот бока-то, Сережа, как раз и надо, - говорила она своим тихим,
спокойным голосом и начинала усерднее тереть бока.
И я догадывался: она делала это не только потому, чтобы втереть
лекарство, а - чтобы еще и пощекотать меня, но притворялась, что получается
само собой. Брат Сашок неожиданно заявлял маме, что тоже заболел, и просил
потереть и ему бока. Она щекотала и Сашка, обцеловывала его маленькое
разрумянившееся лицо. По комнате рассыпался тонкий голос смеющегося брата, и
пищал он по-девчоночьи звонко.
Натирала меня всего, укрывала ватным, сшитым из лоскутков одеялом,
которое мне ужасно нравилось своей пестротой; поверх накрывала серым
шерстяным и тщательно подтыкала его со всех сторон. И сразу же бралась за
какую-нибудь работу. Но мне хотелось с ней еще поиграть. И я, вытягивая
тонкую шею из-под одеяла, с некоторой ревностью в душе смотрел на брата,
который крутился возле мамы, мешая ей работать, и просил "ичо почекотать".
Она отпугивала его. Он, вспискнув, отбегал или залезал под стол и смеялся; а
потом на цыпочках подкрадывался к маме.
Помню, однажды погостив три месяца с сестрой Настей - она была младше
меня на два года, а мне тогда минуло пять, - в деревне, мы приехали домой и
увидели в маленькой кровати, в которой я и сестры тоже когда-то спали,
страшненького, красноватого ребенка. Мама сказала, что он наш брат Сашок.
Я спросил ее, где она его взяла. Сестра Люба засмеялась. Настя же
разделила мое любопытство: с интересом и жалостью смотрела на этого
диковинного, сосущего соску человечка. Мама чуть улыбнулась и, потрепав меня
за щеку, сказала, что выловила его в Байкале, что он был нерпенком, отбился
от стаи, подплыл к берегу и стал плакать. Попав в ее руки, он сразу
превратился в человека.
- Где же ты нашла меня? - спросил я.
- Где я нашла тебя? - переспросила мама и посмотрела на папку, который,
усмехаясь, покручивал свой жесткий ус и курил возле открытой форточки. - Мы
в то время жили на Севере. Как-то раз ночью вышла я на улицу и вижу -
несутся по тундре олени, много-много. Умчались они, и только я стала
заходить в дом, как вдруг услышала - кто-то плачет. Подошла, вижу - лежит на
снегу маленький олененок. Сжался весь. Взяла его на руки. В доме олененок
отогрелся и сразу же превратился в мальчика. Это и был ты.
- Как! - воскликнул я, когда мама закончила рассказ и как ни в чем не
бывало занялась этим человечком. - Как! Я был оленем?!
От волнения у меня выступили слезы и рот не закрывался, когда я
замолчал. Я забежал вперед мамы, чувствуя недоверие к рассказанному, и прямо
посмотрел в ее похудевшее за последнее время лицо, желая только одного,
чтобы глаза или она сама сказали мне: верь! Мне кажется: если бы она тогда
сказала, что ее рассказ - неправда, я не захотел бы ей поверить.
- Я был оленем! Как вы могли об этом молчать?! - восклицал я,
совершенно не понимая, почему взрослые не разделяют мой восторг.
Ночью я долго не мог уснуть. Прижимал к себе кошку Марысю и шептал ей,
целуя в ухо и в нос:
- Марыся, я был оленем. Вот так-то! А кем ты была? Лисичкой?
Марыся что-то урчала и облизывалась - вечером она съела кусок пирога,
утащив его со стола. Мама прогнала Марысю на улицу и сказала, чтобы она