"Александр Попов. Мы большая семья" - читать интересную книгу автора

доброй, а папка - самым веселым. И нынешняя обида, и прошлые - просто
недоразумения; они как тучи, которые улетают, и вновь жизнь становится
прежней. Мне казалось, что доброта и веселье пришли к нам навечно, что
никаким бедам больше не бывать в нашем уютном доме, в нашей большой семье.


4. РЫБАЛКА


Папка был страстным рыбаком. Помню, каждую пятницу, под вечер, он копал
червей и ловил кузнечиков. В субботу, рано-рано утром, когда в воздухе еще
стоял чуть знобящий летний холодок, а небо было фиолетовым и помаргивали в
нем тускнеющие звезды, я и он уходили на рыбалку с ночевкой.
Бывал я в разных краях, видел много замечательного в природе и нередко
говорил или думал: "Какая красота". А, возвращаясь всякий раз к Ангаре, к ее
обрывистым сопкам, зеленым, тихим водам, к ее опушенным кустарником и ивами
берегам и старчески ворчливому мелководью, я ловил себя на том, что об этих
местах не могу говорить высоким слогом, не тянет меня восклицать, а могу
лишь смотреть на всю эту скромную прелесть, сидя в один из редких свободных
вечеров на полусгнившем бревне возле самой воды, молчать, думать и грустить.
Хорошо грустится в родных, знакомых с детства местах после долгой разлуки с
ними.
Мама с папкой ссорились из-за его увлечения рыбалкой.
Сегодня мы, как обычно, встали рано и уже пошли было, но мама,
вернувшись от поросят, начала с папкой все тот же разговор о его "дурацких"
рыбалках. Сердито гремела ведрами и чугунками.
- А-а-ня! - умоляюще отвечал на ее нападки папка. Когда детей бранят,
они лезут пальцем к себе в рот, в ухо или в нос, а папка, когда его честила
мама, пощипывал ус. - Аня, для души-то тоже надо когда-то жить. Бросай все,
пойдем порыбачим, а?
- Порыбачим! - отвечала мама и с внезапным ожесточением зачем-то сильно
затягивала поясок на своем выцветшем халате. - А в огороде кто порыбачит?
Все заросло травой. А крышу сарая когда, дружок ситцевый, порыбачишь?
Протекает уже. А детям обувку когда порыбачишь, рыбак-казак? - и с грохотом
поставила пустое ведро. Мы даже вздрогнули. - Для души хочешь пожить? Да ты
только для нее и живешь, а я вечно как белка в колесе кручусь.
- Аня, гх... не ругайся.
Папка положил на завалинку удочки и мешок с закидушками и едой, присел
на лавку и закурил в раздумье. Я с мольбой в душе смотрел на него и с
невольной досадой на маму и ждал одного решения - пойдем рыбачить. Папка
покурил. Встал. Помялся на месте в своих огромных болотниках, в которых он
казался мне сказочным Котом в сапогах. Взял мешок, удочки. Покусывая
оцарапанную рыболовным крючком нижнюю губу, взглянул на маму так, как
смотрят на взрослых дети, когда, своевольничая, хотят выйти из угла, в
который поставлены в наказание.
Мама была занята растопкой печки и притворялась, будто до нас ей дела
уже нет.
- Ну, пойдем, Серьга, порыбачим... маленько... а завтра крышу... кх!..
починим, - обратился папка ко мне, но я понял, что сказал он для мамы.
Она вздохнула и укоризненно покачала головой, но промолчала. Папка шел