"Александр Попов. Хорошие деньги" - читать интересную книгу автора

кран. Через полчаса все было готово, и Дунаев, Левчук и Окладников принялись
монтировать площадки, переходы и лестницы внутри цеха.
Вырывался из-за сопок жаркий таежный ветер и поднимал к ярко-лазурному
небу облака пыли, которая искрилась и липла к потным лицам монтажников.
Левчук работал молча, угрюмо, сосредоточенно, на слова Дунаева отвечал
скупым кивком головы. Кран тяжело маневрировал, задевал стрелой за колонны,
монорельсы и кресты, - площадка была чрезвычайно узкой. Крановщик уже не
улыбался, пот резал его зловато сощуренные глаза, но он боялся оторвать руки
от рычагов и обтереть лицо. Губы у него дрожали от великого напряжения,
потому что требовались предельное внимание и филигранная точность. Чуть
ошибешься, и может приключиться авария или - покалечишь, а то и убьешь
монтажника.
- Эх, парни, как было бы ловконько с башенным краном! - крикнул он, не
вытерпев.
Стрела несколько раз задела колонны - цех устрашающе гудел и
сотрясался. Крановщик завопил:
- Экие вы, мужики, бестолочи! Разве, в рот вам репу, свой дом стали бы
с крыши строить?
Левчук присел в тенек.
- Потихоньку, Михаил, можно бы... - сказал Дунаев, присаживаясь на
корточки рядом с Левчуком и вынимая из кармана пачку "Беломора".
Молчали, покуривая и поглядывая в яркую синюю даль, в которой
покачивались в напластованиях марева белые облака. От раскаленной земли
поднимался густой жар.
- Помню, мужики, - нарушил тяжелое молчание Левчук, прикуривая вторую
папиросу, - как батяня научил меня робить. Он плотником был, добрым, скажу
вам, мастером. Хаты, бани, клети, конюшни - усе строил, що ни попросют.
Однажды с артелью рубил баню. Мне тогда лет восемнадцать минуло - хлопец,
одним словом. Уже по дивчинам бегал. Бате я лет с семи помогал, сперва по
мелочам, а после был на равных со всеми. Так вот, робили мы баньку. Ладная
получалась - бревнышки гладкие, ровные, круглые. Поручил мне батя потолок.
Стругал я доски и бруски прибивал. К вечеру почитай усе готово было, а тут
хлопцы идут: "Айда, Миха, к дивчинам". Загорелось у меня, но надо было еще
пару досок обстругать и пришить. Давай як угорелый - раз-два, раз-два,
рубанком туды-сюды. Готово! Пойдет! Кое-где занозины торчали, однако думаю:
не заметит батя. Побросал инструменты и вдул що было духу за хлопцами.
Поздно вечером заявляюсь домой - сидит батя за столом, сгорбатился, сурово
уперся в меня глазами. "Ты чого же, кобелина, батьку позоришь? Ты людям
делал? Так и делай по-людски". И як со всей силы ожарит меня бичом, - я аж
зубами заскрежетал. А он - еще, еще, еще. Я кричу, а он - жарит, жарит и
приговаривает: "Людям, кобелина, делал? Так и делай по-людски". Вот он яким
был. Мог и делать и спросить.
- Я тебя понимаю, Михаил, - хрипло отозвался Дунаев, пощипывая свою
спутанную, с мелкой металлической пылью бороду. - Да, я хотел сорвать
деньгу, потому что не был уверен - что же будет завтра или послезавтра.
Живем одним днем. Подвернулось - срываем, а потом хоть трава не расти. Будь
я тут хозяином - не допустил бы такого.
- Гроши, эти проклятущие гроши... - вздохнул Левчук. - Сколько они
приносят бед... Эх!
Василий не отваживался вступить в разговор взрослых товарищей, но в его