"Валерий Попов. Горящий рукав (Роман)" - читать интересную книгу автора

в начале, как всегда, "портреты" - мой и моей младшей сестры, круглые рожи с
глазами и ртом, которые тут же начинают
"плакать". И тут же - стремление к совершенству: портреты, особенно
плачущие, перестают нравиться, и, чувствуя безграничные возможности своей
души, со скрипом, похожим на стон, стираешь подушечкой ладони родные
"портреты" и, страстно, горячо надышав "новое полотно", новый слой пара на
стекле, рисуешь по-новой. Утираешь сладкий пот, и чувствуешь, что лучше не
бывает.
Рядом со мной трудится моя младшая сестра. Уже ясен ее легкий,
покладистый характер. Мы весело толкаемся, сопим - тесные, теплые отношения
за общим увлекательным делом. Приятно, оказывается, быть с другим человеком,
не тобой. Я замечаю вдруг, что сестра взяла откуда-то гвоздь и рисует тонкие
линии, рисунок ее затейливее, в нем вмещается больше.
- А давай, - я заранее ликую от того, что скажу сейчас смешное, - ты
мне дай свой гвоздь - а я тебе дам свой палец!
Сестра смеется - мой первый благодарный слушатель (читатель).
За окном - овраги, холмы и снова овраги - окраина Казани. Выходишь из
двери в тревогу, в многолюдье и простор, где никто не замечает тебя и
знать-то не хочет, что ты есть. Какой контраст с теплой теснотой дома!
Сколько, чувствую я, предстоит напряжения и труда, чтобы тебя заметили в
этой жизни! И главное, понимаю я, приступать надо немедленно, сейчас - со
временем страх будет только увеличиваться. Пора! Ведь уже и тут, во дворе,
есть кумиры. Хотя бы приблизиться и понять! Я подхожу к тесной кучке ребят.
Они сосредоточенно смотрят куда-то вверх и вдаль, и все видят что-то,
недоступное мне. Я вглядываюсь до слез в горизонт, и вот - понимаю!
В желтых закатных лучах за далеким плоским холмом - крохотная черная
заплатка. Воздушный змей, запущенный в эту немыслимую даль отсюда, с нашего
неказистого утоптанного двора каким-то немыслимым гением, который стоит
сейчас в нашей толпе, скромно, ничем не выделяясь, но между его пальцами
тугая натянутая нить, безграничная власть над всем видимым пространством
вокруг, возможность ленивым шевелением пальца менять картину могучего
заката. И он делает это - "заплатка" медленно ползет по желтизне (в этой
медленности уверенная власть и сила... мурашки восторга у меня по спине).
И - высший миг торжества
- он на мгновение закрывает последний тонкий луч заката - тьма
опускается на двор - и тут он небрежно выпускает солнце, поиграть
напоследок. Бог! Отведя ненадолго глаза от бесконечности и быстро утерев
слезы, я наконец понимаю - кто он: совсем неприметный, самый младший тут
паренек, почтительно окруженный верзилами. Да! Слава жжет! Особенно - чужая.
Я переживаю этот момент - и не могу пока рассказать. Но чувствую - надо.
Рай должен быть, и как раз в начале, а не в конце - иначе долгую
трудную жизнь не вынести. И потерянный рай, не успевший омрачиться ничем,
ярок особенно. Хорошо, что нас не стало там и никакие беды не затмили того
сияния.
Ленинград, где мы возникли после войны, сперва казался тесным и
стиснутым, лишенным неба, почти не видного за высокими крышами.
"Теперь у тебя будет не природа, а дома. Пойми их!" - такую задачу
поставил перед собой я, старательный мальчик, пока страдающий неизвестно
ради чего, не умеющий даже сотворить внятной фразы. Но просто антенна между
крышами - хлипкая, но реальная (значит, можно по ней пройти?) - наполняла