"Владимир Понизовский. В ту ночь под Толедо " - читать интересную книгу автора

срывались с круч в пропасти, разбиваясь в щепы, вагоны.
Бойцами в отряде Артуро были добровольцы - волонтеры интербригад, но
большинство - испанцы, смуглые веселые парни и пожилые мужчины, в недавнем
прошлом - рыбаки и рубщики сахарного тростника, докеры, виноградари,
официанты и металлисты. Нельзя сказать, что они были похожи один на другого,
эти люди: коренастый, тяжелоплечий крестьянин Рафаэль в аккуратно залатанной
куртке, с кожаными наколенниками на брюках, в альпарагетах - лаптях на
ногах; и сухощавый токарь Феликс Обрагон, даже во время разговора не
выпускавший изо рта сигару, а из руки - винтовку; или валенсийский
краснодеревщик толстяк Хулиан.
Самым молодым был в отряде Лусьяно, восемнадцатилетний студент. Он
появился перед их отступлением из Малаги. Его остроконечная шапочка была
надвинута на самое переносье. Вместо звезды или кокарды к шапочке был пришит
патрон. Рукав крупновязаного свитера перетянут красной лентой, на запястье
болтался браслет из пистолетных пуль. На широком поясе, украшенном
бляшками - скрещенными мечами и черепами, - висел справа парабеллум с
торчащей из кобуры ручкой, с левой - тесак. Парень был тонколиц, редкий
пушок дымился над верхней губой, зато роскошные локоны ниспадали из-под
шапочки на плечи. Юнец театральным жестом сдернул с глаз темные очки,
которые до этого Андрею не довелось и видеть, и представился.
- Его зовут сеньор Лусьяно Гарсия дель Рохос, он явился в ваше
распоряжение, и вы можете распоряжаться его телом и душой, - с трудом
сдерживаясь, чтобы не прыснуть, перевела Хозефа и добавила от себя: -
Миленький мальчик.
Рассудок подсказывал, что не место этой птичке колибри в их отряде. Но
"сеньор дель Рохос" понравился Артуро. "Пусть, - решил он. - Шелуха быстро
слетит, а задор останется. Да и надо же когда-то становиться мужчиной и
мальцу".
Если и мог кто-нибудь в отряде соперничать с Лусьяно по колоритности,
так это серб Божидар Радмилович, моряк торгового флота, десять раз обошедший
вокруг света и в конце тридцать шестого года, оказавшись в испанском порту,
списавшийся на берег. Он чистосердечно заявил командиру: "Разве я могу не
принять участия в такой заварушке?" Божидар, огромный детина невероятной
физической силы, исполненный презрения к фашистам и к опасностям, понравился
Лаптеву с первого взгляда. К тому же серб с грехом пополам знал русский
язык - единственный, не считая Хозефу, человек в отряде, с которым капитан
мог поговорить без переводчика.
С осени прошлого года, когда начал действовать отряд, каждый из бойцов
побывал на задании не один раз. Парни воевали отважно. Многие получили раны,
некоторые погибли. И хоть всякое бывало за эти месяцы, ни разу не случилось,
чтобы кто-нибудь из них струсил, в минуту опасности подумал первым делом о
себе, а не о товарищах.
Да, они были разные. Но всех их объединяли одни чувства: любовь к
республике и ненависть к Франко. И эти любовь и ненависть испанцев разделяли
бойцы-интербригадисты. Пожалуй, только здесь, в отряде Андрей по-настоящему
осознал значение слова: интернационализм.

Коронель снова вызвал капитана в Мадрид.
И снова, как и в прошлый раз, достал из сейфа карту, развернул ее на
столе: