"Григорий Померанц. Следствие ведет каторжанка" - читать интересную книгу автора

квартире Орджоникидзе... Копия полученных на следствии показаний помощника
Орджоникидзе - Маховера, присутствовавшего на упомянутом совещании...
Исчезли также показания старых большевиков Опарина и Дмитриева о сцене
допроса Сталиным Николаева 2 декабря, когда убийца заявил Сталину, что к
покушению на жизнь Кирова его побудили и готовили сотрудники НКВД.[6] Тогда
энкаведисты жестоко избили Николаева и в бесчувственном состоянии доставили
в тюрьму.
Исчез важнейший документ: представленная КГБ в Комиссию Политбюро
сводка о количестве репрессированных с января 1935 г. по июнь 1941 года - по
годам и различным показателям - с общим итогом: 19 840 тысяч арестованных,
из которых 7 миллионов расстреляно в тюрьмах. Представитель КПК заявил, что
в деле имеется якобы лишь моя записка с упоминанием двух миллионов жертв.
Такой записки я никогда не писала".
Второй торчащий конец: "Как быть с докладной запиской в Политбюро,
подписанной Шверником и Шатуновской? Записка эта сохранилась, что подтвердил
мне ответственный работник ЦК КПСС В. Наумов. А в ней перечислены все
основные документы расследования, те самые, которых теперь в деле нет.
Предположить, что Шатуновская, готовя информацию для членов Политбюро,
включила в записку несуществующее (и что Шверник этого не заметил. - Г. П.),
по-моему, немыслимо" (Целмс).
Третий торчащий конец: "А предсмертное письмо хирурга Мамушина своему
другу Ратнеру? Ратнер сохранил письмо, а в нем - раскаяние. Кается хирург,
что, участвуя во вскрытии тела Борисова (телохранителя Кирова,
задерживавшего Леонида Николаева и отымавшего у него оружие. - Г. П.), дал в
свое время те показания, которые от него требовались. "Характер раны не
оставлял сомнения, - пишет он в 1962 году, - смерть наступила от удара по
голове"".
Всего три улики совершенного подлога: две прямые и одна косвенная. Но
ведь прав Мертон: чтобы убить человека, не нужно целой армии, достаточно
одного выстрела. Чтобы доказать подлог, достаточно одного вопроса: куда
делись документы, перечисленные в записке Шверником и Шатуновской? Ведь не
выжили оба вместе из ума? А если выжили, то почему не вернули им назад их
бред?
На книге рассказов О. Г. Шатуновской нет никаких официальных примет
достоверности. Просто бабушка рассказывает внукам, как она жила. Может быть,
сказки? Но почему-то рассказы Ольги Григорьевны о революции, о Гражданской
войне, о дискуссиях в партии 20-х годов, о застенках 37-го года, о Колыме не
вызывают ни малейшего подозрения во лжи. Они перекликаются с тем, что
рассказывают другие. И трудно поверить, что рассказчица вдруг становится
лгуньей, как только прикоснулась к священной корове и сдирает позолоту с ее
фигуры. Так же простодушно, как прежние рассказы, звучит ее рассказ о
человеке, который травил ее и в конце концов выжил из Парткомиссии: "Во
время двадцать второго съезда я и Пикина (другая каторжанка. - Г. П.), она
тоже была членом Комиссии партийного контроля, мы сидели во время съезда, а
перед нами сидела молдавская делегация. Они к нам вот так обернулись и
говорят: - ну поздравляем. Теперь Сердюк от нас ушел и будет у вас. Ему как
раз надо быть совестью партии. Мы-то он него избавились, а вы получайте. Мы
с Пикиной спрашиваем, а какие факты? Они стали рассказывать, какие он взятки
брал, как он подделки делал. У нас волосы дыбом поднимались..." (с. 357).
Кому же нам верить? Безупречно честной женщине, всегда твердо