"Юрий Поляков. Порнократия (Сборник статей) " - читать интересную книгу автора

не найдете. Их издавать невыгодно - и поэтому у них "кафейный период".
Заметьте, я говорю не об идейно выдержанных бездарях, они-то как раз
устроились и рьяно обслуживают теперь каждый свою крайность. Я говорю о
талантливых писателях, которых читали, обсуждали, покупали... Они стали хуже
писать? Нет, просто люди стали хуже читать. Привычка к серьезному чтению -
такое же достояние нации, как высокая рождаемость или низкое число разводов.
Добиться трудно - а утратить очень легко. Ведь добро должно быть не с
кулаками, а с присосками, чтобы не соскользнуть по ледяному зеркалу зла в
преисподнюю. Восстановление поголовья серьезной читательской публики -
общенациональная задача на ближайшие десятилетия.
Но как же случилось, что отечественная литература оказалась в брошенках
именно тогда, когда она, к счастью, духовно обеспечила победу демократии и,
к несчастью, победу демократов?! Ну подумайте сами: на площади людей
выводило истошное чувство социальной справедливости, воспитанное, между
прочим, этой самой советской литературой. Вроде как и поблагодарить надо. Ан
нет, какой-нибудь косноязычный партократ, брошенный с коксохимии на
культуру, заботился о писателях поболе, чем наши нынешние деятели, которые
совершенно справедливо в графе "профессия" могут писать "литератор". Да,
литераторы - и по результатам политической деятельности, и по вкладу в
родную словесность: жанр мемуаров быстрого реагирования изобретен ими.
В чем же дело? Руки у них не доходят? Возможно... Но я подозреваю, дело
в другом: литература - властительница дум - может снова вывести людей на
площади, на этот раз с прямо противоположными целями. Допустить этого
нельзя, но снова затевать цензуру - глупо. Во-первых, сами промеж собой
недодрались, а во-вторых, снова у писателей появится ореол мучеников - и,
значит, влияние на умы. Все можно сделать гораздо проще. Горстью монет,
ссыпанной в носок, можно прибить человека, а можно и литературу. Надо только
знать, куда ударить...
Написал - и засомневался: сгустил по российской литературной традиции
краски. Потом подумал, еще по-озирался кругом и понял: ничего я не перебрал.
Одни писатели (в количестве, даже не снившемся застою) работают, чтобы
прокормиться, сторожами, грузчиками, лифтерами, но западные журналисты не
заезжают к ним, чтобы узнать, как идет работа над романом-бомбой. Другие
ушли в политику, но там, сами понимаете, вовремя разбитые очки важнее
вовремя написанной поэмы. Третьи стали международными коммивояжерами и
мотаются по миру, чтобы с помощью родни и друзей пристроить свой лет
двадцать назад написанный роман, про который и в России-то никто слыхом не
слыхивал. Четвертые ушли в глухую оппозицию, пишут в стол, но ящик стола уже
не напоминает ящик Пандоры, а скорее свинцовый могильник, да и за несуетную
оппозицию теперь не дают госдач в Переделкине, как прежде. Пятые... На
похоронах пятого, моего ровесника, я был недавно.
А когда я думаю о советской литературе, у меня на глаза наворачиваются
ностальгические слезы, как если б я зашел в мою родную школу.

Газета "Комсомольская правда", июль 1993 г.


"Я НЕ ЛЮБЛЮ ИРОНИИ ТВОЕЙ..."

Начну, как это ни предосудительно, с самоцитирования. Лет пять назад я