"Николай Полунин. Орфей (Серия "Абсолютное оружие")" - читать интересную книгу автора

он из мягкого томика с папиросными страницами. - Прекрасный девиз для
литератора! И закладка здесь, смотрите-ка. Перечитываете на сон грядущий?
Для укрепления?
- Подумаешь, закладка, - сказал я сварливо. - Там их сотни две, закладок
этих.
- Поглядите, ничего я не забыл?
Он уже собрал мой чемодан, прекрасно ориентируясь, где что лежало, что
следует взять. Я по инерции вновь удивился
- А вот еще... - В руках у Гордеева была следующая книга. - "И наконец..."
- "И наконец, одни философы называются физиками, за изучение природы,
другие - этиками, за рассуждения о нравах, третьи - диалектиками, за
хитросплетения речей", - сказал за него я заложенную цитату. - Диоген
Лаэрций. Слушайте, может, хватит развлекаться? Поставьте книгу на место.
Что вы там вызвали?
- Транспорт Неужели вы думаете, что я без транспорта?
- Не иначе, вертолет. По всем законам жанра должен быть вертолет. А перед
ним погоня. С автоматными очередями, визгом покрышек и лохмами рыжего огня
на перекувыркивающихся автомобилях.
- Ну нет, - Кролик уже откровенно смеялся, - хватит с меня вертолетов.
Перекусить перед дорогой мы успеем. Машину я в километре оставил, но пока
они проберутся...
- Молодцы?
- Как без них. Не сердитесь. Давайте позавтракаем, я без вас не стал.
Выпьете граммульку или?..
Я демонстративно налил себе из закопченного чайника черного брусничного
отвара. Без сахара. Мой здешний чай.
- А-а, - сказал Гордеев. Сам он, к моему огромному изумлению, наполнил
кружку до краев двенадцатилетним "Джонни Уокером", подмигнул мне, выпил
медленными глотками, как воду. Снова подмигнул. - Вы уж меня простите,
Игорь. Это я в порядке аванса вам. За грядущие бои, в которых не смогу, к
сожалению, поучаствовать на вашей стороне лично. Ну-с, еще одну. Все
повеселей будет...
Я, разумеется, не понял, что он хотел сказать, и молча смотрел, как он
расправляется со второй такой же кружкой. В четырехгранной бутыли осталось
совсем на донышке. Вот это Кролик! Потом он снял со стены свою сумку и
стал собирать в нее не допитое и не доеденное нами. Ничего не забыл и тут
- даже пустые банки и обертки. Подотчетное там у них, что ли? Но я, как
мне показалось, догадался, зачем он все собирает. Не хочет оставлять
следов своего пребывания. Отпечатки пальцев с кружки, книг, прочего тоже
будет стирать? А как насчет запаха?
Гордеев не стал стирать отпечатки. Со стороны заброшенной дороги раздался
гудок. Автомобильный.
- Присядем на дорожку? - Не дожидаясь меня, Михаил Александрович уселся
вполоборота, так что я видел его розовый, налившийся не то от виски, не то
от хозяйственных усилий затылок.
Я тоже опустился на чемодан. Наверное, я должен был сейчас что-то такое
испытывать, но ничего не было. Уподобившись только что лазившему по
цитатам Гордееву, я вспомнил: "Конец твоего мира приходит не как на
произведении искусства..."
И что-то там еще. "Его приносит паренек-рассыльный..." Конец моего мира.