"Т.Поликарпова. Две березы на холме " - читать интересную книгу автора

- А он и тут как тут, - процедил Лешка сквозь зубы, ничуть не
смутившись, спрыгнул и отошел в сторону: мол, я тут ни при чем, просто
смотрю.
В общем, получилось как на сцене, когда все в разных позах застыли: мы
с Леной за пилу держимся, рядком стоим; Энгелька на бревно присел; Вера,
обиженная, губы, и без того толстые, надула и Энгельсу в плечи вцепилась,
когда Мелентия увидела; Шурка топор в руках держит - и ногу вперед, как
партизанка. А Степка, наоборот, голову в плечи вобрал, будто удара ждет.
Карпэй и Лешка в сторонке. Ни при чем.
А Мелентий как ни в чем не бывало своим дребезжащим, вредным голоском
приветствует:
- Ну, бог на помочь! Как дела-то идут? - И к Лешке повернулся: - И
Никонов здесь! Ну, вот это молодец! И нас с Марией Степановной опередил. Мы
с ней только собрались на помочь, а он уж тут с верным Карповым!
И как мы услышали про "верного Карпова", так не выдержали - прыснули от
хохота. И уж посмеялись, дали себе волю.
Мелентий, наверное, сначала подумал, что ловко пошутил, потом, пожалуй,
уж и засомневался: не над ним ли хохочут ребята?
А мы заодно надо всем: и над Лешкой, и над Вериной подозрительностью, и
над собой, что почти ей поверили, а главное, от радости, что Мелентий Фомич
не такой злодей оказался, еще и помогать пришел.
И как же мы быстро одолели эти дрова! И не устали.
А потом, когда все сложили в поленницы возле школьной стены и присели
на козлы, увидели, что вокруг - ночь, а над нами - чистые звезды. Чистые,
холодноватые, спокойные. И мы, запыхавшиеся, горячие, потные, радостные,
увидев их, вдруг притихли.
Наверное, все, как и я, враз почувствовали это небо, его отдаленность
от нас и его тишину, и глаза всех так и замерли там, в высоте. А мне было
интересно посмотреть на лица.
Наша учительница Мария Степановна стала похожа на девочку тем
задумчивым и кротким выражением, какое появилось сейчас в ее запрокинутом к
небу лице. "Какая чудесная наша учительница! Вот как мне повезло!" -
подумала я и увидела, как на лицо учительницы легла тень от облака. Нет, не
от облака! Сегодня они легкие и прозрачные, как папиросный дым, сизые
облачка на предночном, черно-синем - нет, все-таки больше синем - небе. И
редко-редко они. Не тень, догадалась я, о войне она подумала. Ведь я и сама,
еще не понимая этого, уже подумала про войну, как только увидела тихое небо,
и звезды, и облака. Могу поклясться, что и другие ребята тоже. Ведь все
смотрели на небо, а оно было и там, над войной. Это же все время в тебе
сидит: здесь тихо, а там - война. И чем прекраснее и тише вокруг, тем
больнее душе, или сердцу, или чему там, что у человека в середине груди, что
не спит, не дремлет, а все видит и замечает и не дает соврать или сделать
несправедливость. А если соврешь или поступишь несправедливо, будет точить и
мучить и не даст совсем покою.
Вот сейчас нам хорошо, мы вместе, мы свободны, в нас не стреляют. А
там - стреляют, там кто-то сейчас умирает, и не один - много: кто-то кричит
от ран, а кого-то пытают, казнят.
Как раз в эти дни пришла газета "Правда" за 15 сентября, где писатель
Фадеев рассказывал о комсомольцах из Краснодона. Там были их фотографии. И
когда я читала, как мучили ребят, а ведь Сережа Тюленин был совсем