"Т.Поликарпова. Две березы на холме " - читать интересную книгу автора

- Главное, за Садова, за Ивана Палыча, с души отлегло: они же Степану
весь хлеб отдавали, сами на одной картошке сидели.
Я знала: родители у Степки были совсем уже пожилые, мать больная, не
работала, только отец, плотник Иван Павлович, имел рабочую карточку - вот и
все.
И цыганистый, черный Степка был длинный и худой, как жердина, а
бледно-смуглые щеки его втянуты, запали. По одному его виду скажешь, что он
все время есть хочет.
Знала я это все и видела, а порадовалась сначала за себя! И мне было
стыдно теперь, будто мама, подумав о Садовых, уличила меня в эгоизме. Вот
мама моя - не то что я!
Весь остаток этого дня мы выкапывали картошку на своем участке за
оврагом, за тем самым, где врыты в его склон землянки-бани. Это сразу за
нашим домом, позади сада. Обычно в деревнях садами называются участки с
фруктовыми деревьями, а в нашем росли березы и несколько лип.
Тут, пока не училась в Пеньках, любила я играть, воображая этот сад и
овраг то джунглями, то тайгой, где водятся уссурийские тигры и огромные
питоны-удавы.
Копать картошку в сухой прохладный день просто здорово! Каждый
картофельный куст - состарившиеся, сморщенно-дряблые коричневатые стебли с
пожухлыми, будто изжеванными листьями - как загадка: вводишь под рыхлый
холмик земли, из которого он торчит, свою лопату или вилы, осторожно
вводишь, чтоб не задеть клубней, и не знаешь, что там тебя ждет - бодрые,
самодовольные картошины-толстячки или дробная мелочь? Иной куст опрокинешь,
а под.ним словно клад, словно тайник картофельный: цельных полведра
наберешь!
И как же оглушительно-смертельно вдруг раздается хруст - это твоя
лопата врубилась в живой клубень! Со стоном боли рвала я лопату на себя, но
поздно: насаженная на ее лезвие, как на великанский ножик, сидела
неосторожная картофелина, обычно самая крупная, и земельная мелкая пыль,
смоченная соком из пореза, чернела на лопате, будто темная кровь раненой
картошки. Я снимала картофелину с лопаты и, если порез был глубок, совсем
разламывала клубень, чтоб еще раз подивиться, какой чистейшей сахаристой
кре-мовостью наливается картошка в глубине черной земли. А ведь только
тоненькая пленка кожуры хранит ее от грязи и микробов.
Хотелось лизнуть влажный, сверкающий разлом картофельного тела, и я
лизала. И долго сплевывала сырой, крахмалистый, чуть едкий привкус,
остающийся на языке.
"А есть люди, - припоминала я чьи-то рассказы, - которым нравится есть
сырую картошку - не потому, что голодные, а просто картошка им словно
яблоки. Такому человеку работать на картошке - равно что пир пировать. Как
если б мне в яблоневом саду. Хорошо бы, если б вдруг картошка - ну хоть под
одним кустом! - превратилась в яблоки! Вот под этим! Ну, здесь нет, так под
следующим! Ах, нет, тогда вот здесь!" Я поддевала лопатой куст за кустом,
выбирала клубни в ведро, сносила в одну кучу.
Яблок не было, конечно. Я между тем думала, что если совсем нечего есть
и костер нельзя развести - например, в партизанском отряде, - так и картошке
сырой будешь рад.
Мы работали с мамой, а к вечеру должен был приехать отец, пригнать
лошадь, чтоб свезти картошку.