"Т.Поликарпова. Две березы на холме " - читать интересную книгу автора

так же - во всяком случае, еще раз пообедать можно. То есть, если уж правду
сказать, в любое время дня можно бы пообедать.
Особенно хочется есть сразу как поешь. Немного времени пройдет - и
лучше. Знаешь это, а все равно свой живот не уговоришь: ему бы, животу, еще
тарелочку... У-уу, жадина! Наверное, знает про это бабуся. Она ставит передо
мной чашку с молоком и кладет свою знаменитую картофельную булочку. На вид
она совсем настоящая, румяная, а внутри серовато-синеватая. Все равно
вкусная, особенно с молоком.
Настоящий пир!
- Я сегодня все испекла, - говорит бабушка, - чтоб папа с мамой вечером
свободны были от терки.
А я смотрю на нее - на темные ее глаза, седые пряди в темных волосах,
гладко зачесанных надо лбом, запавшие смуглые щеки, такие нежные, если их
погладить, - и думаю, что лучше, чем моя, нет на свете бабушки.
Я хватаю ее руку - узловатые, но все равно тонкие пальцы, голубые
пухлые вены худощавых запястий - и прижимаюсь к ним лицом.
"Если бы не мама, мы бы, наверное, теперь и жить не смогли" - так
говорит о бабушке моя мама.
Уж что касается меня, так это точно: с кем бы я дружила? Ведь маму я
почти не видела, даже когда дома жила, а не в Пеньках. Всюду и везде с
бабушкой. И по хозяйству - бабушка мой главный командир и учитель; и в лес -
бабушкино тихое восхищение всем вокруг, ее внимание к каждому цветку и
козявке и меня настраивало. Так самая ранняя пичуга настраивает на песню
птичий хор. Это тоже мне бабушка объяснила: какая птица раньше встает, та и
песню начинает, а остальные подхватывают, спросонья им кажется, что песню
они сами придумали. Так говорила мне бабушка, когда рано будила.
Рассказать бы ей сейчас, вот прямо в ее руки, не подымая головы, не
открывая глаз, про все, что свалилось на меня в Пеньках, про
Лешку-"глядельщика", про страх перед ним, про недреманное око Мелентия
Фомича, про тетю Еню и Тоню Антипову. Но я почему-то не могла. То есть я
могла, и я рассказывала, что есть у нас учитель, у которого глаза смотрят в
разные стороны; есть совсем взрослая девушка в классе; мальчишки ужасно
бешеные, носятся, как угорелые кошки. Все, что я рассказывала, было так и не
так. Совсем-совсем не так! Но по мере того как я говорила, то, что "не
так" - мои собственные страхи, мое горе, - куда-то отступало, уходило. Я уже
не помнила о нем! Будто его и не существовало. Все было так и только так! И
было весело!
- А ребят-то много? - спрашивала бабушка.
- Да! Только, знаешь, почти у всех мальчишек, кроме троих, одинаковые
фамилии, четверо Домоседовых! И двое из них - еще Сашки, Александры! Их
только по отчеству и различают. Сначала так было смешно! Учителя еще не
знают! Вот и вызывают:
"Домоседов Александр!"
А мы все хором: "Который?"
"Как который? Стало быть, Александр! Домоседов!"
"Их же двое!"
"Действительно, - учитель скажет, - два Александра Домоседова".
А Мелентий Фомич еще и спросил:
"Может, и третий есть, сознавайтесь! Так уж сразу знаки различия
придумаем!"