"Владимир Покровский. Роща на вершине холма" - читать интересную книгу автора

добиваются, бросаю все - жену, знакомых, друзей... друзей, правда, уже нет,
одни знакомые... потому только, что, видите ли, меня тема не устраивает и
пост, обидели меня, видите ли, - вместо лаборатории группу дали. Да нет же,
конечно же нет! Я действительно очень хочу молекулярной записью заниматься,
и, действительно, в Агаве мне этого не дадут, но... не такой же ценой! Я
просто не могу больше. Вот вы, умный, кажется, человек, вы можете?
Удивляюсь. Не могу больше видеть оголтелости этой, парадов бесконечных...
чемпионатов... песен этих дурацких слышать уже не могу. Знаете, что для меня
символ Агавы? Горячие сосиски. Из окна моего кабинета видна дверь в блок
пищеприемника. Рядом с ней дверца небольшая в закусочную. Типа "момент", ну,
вы знаете, автоматы, да? (Рэггер сочувственно кивает.) Над ней вывеска:
"Горячие сосиски". Солидная вывеска, под стеклом, буквы красивые... А снизу
картонный плакатик. На нем накарябано: "Сосиски холодные". Хоть и картонный
плакатик, а сносу ему нет. Уж и не помню, сколько лет он так висит.
Понимаете? (Рэггер кивает с еще большим сочувствием). Они их, наверное, в
холодной воде кипятят, чтобы, не дай бог, горячие не получились. И так во
всем. Фальшь, фальшь! А страшнее всего - это фальшь в людях. Они ее сами не
замечают. Наверное. Причем как удобно: главное, не думать, повторять за
другими. И все легко. Мне, например, трудно. Я уже ничего, совсем ничего
понять не могу. Я даже не особенно верю в то, что вам сейчас говорю. Люди,
которых считал друзьями...
Так легко слетают слова, они, эти слова, не один уже десяток раз
складывались в знакомые предложения, но было это в одиночестве, самому себе.
Адам чувствует, что не стоит перед Рэггером раскрываться, не поймет он, да и
вообще с ним надо молчать, но остановиться не может, очень хочется все
сказать.
" ...это бессилие, когда ничего не можешь понять, а другие так просто
со всеми проблемами расправляются, с помощью готовых суждений, чувствуешь
себя последним дураком, но ведь, говорят, это не так. Пусть я предатель, но
я давно уже им предатель, я им чужой, я не верю в то, во что верят они. Я
даже не верю, что они в это хоть чуть-чуть верят. Фанатизм напоказ.
Рэггер внимательно слушает. Это профессиональное. Мысли у Адама
постоянно куда-то не туда уползают, но всегда возвращаются к началу. Цепкие
и в то же время расплывчатые мозги. Это что же - и есть признак большого
ума?
" Раньше то же самое было, но ведь не до такой же степени!
Адама сейчас больше всего мучения доставляет, что он все не то говорит,
все около.
" Это сигнал, - очень внушительно говорит Рэггер, врываясь в паузу. -
Сигнал упадка. Рост бюрократии. Школы нет. Настоящего лидера - тоже. Все
больше и больше лишних должностей. Мне, например, известно, что уже сейчас
индекс дотации Агавы держится только за счет личных связей, если не прямого
мошенничества.
При этих словах в Адаме просыпается клановая гордость.
" Мы самоокупаемый институт! - заявляет он оскорблено. - Мы только
имеем право на дотацию. Мы ее не берем.
- Институт высшего разряда, конечно. Только вы берете дотацию, и по
максимуму. Уже два года берете. Тоже, между прочим, сигнал. И то, что вы не
знаете об этом, - опять же сигнал.
" Все это слух, " неуверенно защищается Адам.