"Владимир Покровский. Роща на вершине холма" - читать интересную книгу автора

предупредить - ничего у вас не выйдет, если что и задумали, " Штоль при этих
словах уставился на Адама, тот сжался в комок от страха и непонятной надежды
(спокойно, Адам, спокойно, он ничего не знает, он и не подозревает даже,
просто у него такая манера вести беседу. Он провоцирует на спор. Ловушка
обыкн... Улыбайтесь, черт вас...). - Все вы насквозь лживые людишки, и
никакие проверки, никакие самые что ни есть стопроцентные гарантии ничего
гарантировать не могут. Так что только на нас надежда. Вот, скажем, недавно
случай был. Года полтора, что ли, назад направлялись мы в Первый имени
Вайсса, а где-то на полпути уже нас поджидали. Называется анонимный захват.
Потом-то мы узнали - один такой Торре бежать хотел, и куда хотел - тоже
узнали. А тогда пришлось драться. Хорошая драка была. Нас всего четверо, а
их полные две машины, да еще они с самого начала передок автобуса нашего
разнесли. А мы все равно их почти всех положили, а из наших все живы
остались, один только на месяц в госпиталь загремел. Потому что наш отдел
Санкций - самый лучший на всем Холме. Наши ребята проходят такую подготовку,
какая другим институтам и не снилась.
" Ну, и, наверное, баллетпруфы наши получше, чем у других, " с
искательной, поддакивающей улыбкой бросает реплику Адам, потому что
оберсапьентус обращается исключительно к нему и просто неловко вот так
сидеть и молчать. Баллетпруфы - пулеотталкивающие костюмы - входили в
неконтрактную тему, которой Адам занимался лет семь назад.
(Зачем?! Зачем вы ввязываетесь? Сидите тихо. Вам нужны неприятности? Он
же сейчас в вас вцепится!)
" Баллетпруфы как баллетпруфы, " ворчит Штоль, недовольный тем, что его
прервали, а еще больше тем, что какой-то там спец занюханный претендует на
свою долю гордости отделом Санкций, отделом, которого не понимает наверняка,
наверняка клянет, наверняка ненавидит, которого боится до судорог.
Фальшивые, насквозь фальшивые свиньи! - Может, и баллетпруфов никаких не
понадобилось бы, если б каждый из нас знал свое место, не лез, куда его не
просят. Уж если здесь вы мало кому нужны, то в других местах и подавно.
Мысль рядом, причиняет саднящую боль, только чуть вдуматься и поймешь,
но слишком много помех, Адам не умеет работать в шуме, это давний его
недостаток (молчите, не суйтесь, пусть себе говорит, замрите, сидите тихо).
Оберсапьентус уже не язвит, а жалит, он как пьяный - абсолютно собой
управлять не может, но говорит он то же, в общем-то, что и Адам сказал бы,
ну, разве что другими словами. Он может, он имеет на это право, он словно бы
никого не боится (да не улыбайтесь вы так, чего вы улыбаетесь-то? Он примет
улыбку за оскорбление), хотя странно, как раз Штолю бояться больше всех
надо. А ну как донос? Он красив, этот Штоль, и мундир осовский, что на нем,
красив как маслом писанная картина. Это странно: раньше Адаму казалось, что
мундиры осовцев неброски и серы. Однако ж смотрите: подворотничок
ослепительно бел, рубашка в три нитки, стального, коричневого и еще
какого-то цвета, вернее, оттенка, которому Адам и названия вовсе не знает.
Кремовый с красными прожилками пояс украшен сетью микроскопических трещин,
все это гармонично до восхищения, до восторга религиозного, и все это,
конечно, страшно мешает вдуматься. И коллеги Адама, у которых он и имен-то
еще не спросил, скрипят креслами оглушительно, и непрерывно бурчит Рэггеров
аппаратец (да не кривите вы рожу, точно вот-вот в него вцепитесь.
Соображайте, где вы находитесь и кто говорит с вами. Эти мне гении!).
" Каждый из вас пупом земли себя считает, ну, как же, умен, деловит,