"Владимир Покровский. Дожди на Ямайке (Авт.сб. "Планета отложенной смерти")" - читать интересную книгу автора

философском), - она, эта ваша вина, как-то скукоживается и перестает быть
виной, превращаясь в один из не очень веселых фактов вашей недолгой жизни.
И потом - счастье-то какое! - вы, вспоминая тот факт, говорите себе, что
вот, мол, я был вон в том-то непростительно виноват, но при этом вы уже не
воете по-звериному, с крепко сжатыми от стыда губами - вина ваша чудным
образом переплавилась всего лишь в один из фактов вашей, как уже было
сказано, недолгой жизни. А факт - он и есть факт. Ему не надо ни
оправданий, ни восхвалений. Он в прошлом. Он умер. И вы иной. И
давным-давно все иначе.
Капитан Лемой опаздывал к точке контакта и потому, как о личном
одолжении, попросил Федера максимально ускорить сборы. Федер расстарался,
зыркнул как следует на парней, и очень скоро вегиклы снялись с Ямайки.
Федер оставался по-прежнему мрачным и против обыкновения нелюдимым.
Половцев у Лемоя было около сорока человек (это еще очень много -
бывали случаи, когда вылетали по пять человек в вегикле, но такое, правда,
случалось редко), арестованных - около полутора сотен. Что-то в этих
арестованных, в общем тихих, безгласных людях, по-прежнему продолжало не
нравиться Лемою, и он велел полицейским усилить бдительность. "Это как?" -
спросили его. "Не знаю, - честно сказал Лемой. - Просто усильте
бдительность".
Никто ничего не понял, и бдительность была усилена разве что путем
излишнего вытаращивания глаз.
Была перед взлетом длинная вереница пассажиров - куаферов и тех, кто
куаферами притворялся. Были вытаращенные глаза половцев, и руки на
скварках, и видимость настороженности, и прощальные взгляды куаферов на
пейзаж (куафер на проборе всегда прикипает к планете), и необычная
встревоженность Федера, и отчужденность его возлюбленной Веры Додекс, и
тени над головой.
Арестованных распределили по длинным каютам, рассадили по неудобным
креслам, сказали, чтоб сидели тихо. Потом все надолго замолчало (куаферы
неловко переглядывались), а потом, как и следовало от половцев ждать,
взорвалось ревом и свистом и несколькими хорошими ускорениями. Федер
никогда не мог понять две вещи - почему полицейские вегиклы так
некомфортны и почему там всегда пахнет мочой.
Их прижало, затем отпустило, потом они пережили два прыжка - и только
тогда Федер пришел в себя. На самом деле никуда Федер не приходил, да и
неоткуда было ему в себя приходить, вполне в себе он находился все это
время, но все-таки как бы вроде пришел откуда-то. Он поднялся с кресла,
отхлебнул "Old space" из круглого казарменного бокала прозрачной стали,
сказал: "Я сейчас" - и вышел в закрытую на замок дверь.
Это просто. Особенно если у тебя хорошо отрегулированный правый
наплечник. Эти беспечные идиоты не только наручники куаферам не надели, но
даже и наплечники им оставили, что сделало замечательную меру
предосторожности в виде запирания всех дверей совершенно излишней.
Почему-то никто, кроме куаферов, даже полицейские, никак не может понять,
что наплечники - это нечто большее, чем украшение куаферского мундира.
По счастью, Федер хорошо знал расположение кают в полицейских вегиклах.
Авиационная и космическая промышленность в своих моделях почему-то жутко
консервативна. Он сразу нашел комнату командира. Для этого надо было
осторожно подняться на вторую палубу (шаги скрадывал ковер, устилавший