"Владимир Покровский. Планета, где все можно" - читать интересную книгу автора

промышленность. Но это, конечно, был не кристалл. Тим не позволил бы себе
так подло шутить с собственным отцом.
Анатоль Максимович ударил Тима по ладони и таблетка покатилась по полу,
пока не застряла в огромной щели.
- Ничего, - ответил на это Тим, - у меня еще есть.
- У него еще есть, - с угрозой в голосе сказал отец.
- Да ты послушай, я давно хочу тебе предложить. А то каждый раз
обязательно нехорошо получается - мы так здорово всегда начинаем, а под
конец обязательно деремся. Ну прямо закон природы. А таблетка эта - ты
слушай, слушай, пожалуйста! - она не то чтобы там снотворная или
успокоительная, она умиротворяющая. Она бешеного ханурга в ласкового котенка
превратить может.
Тяга к непознанному всегда была свойственна Анатоль Максимовичу.
Услышав предложение Тима, он на время позабыл гнев, потому что в нем
проснулся исследователь.
Он тяжело наклонился над щелью и с интересом, на вид скептическим, стал
таблетку разглядывать. Потом с сожалением вздохнул.
- Нет, ничего не получится, - сказал он, вздохнувши. - На меня таблетки
не действуют. Чего только в жизни не перепробовал - все зря. Не берут они
меня. Маленькие какие-то.
- Эта возьмет, - убеждал Тим. - Она еще сильней забирает, если человек
выпил. Я знаю. Это в лечебницах на самых буйных испытывали. Креопаксин,
слышал?
- Нет, не слышал, - признался Анатоль Максимович сыну. - И что? Что
дальше-то будет?
- А дальше, - сказал Тим, - ты такую таблеточку принимаешь, как только
злобу в себе почувствуешь. Даже для верности две возьми. Ты их глотаешь и мы
мирно продолжаем нашу с тобой беседу. И тебе хорошо, и мне.
- Ну-ка? - сказал Анатоль Максимович. - Дай-ка попробовать.
Он уже совсем забыл о том, что в нынешнем своем состоянии должен
злиться. В глазах, сквозь пьяную бычью тупость, просверкнул интерес. Ребенку
показали игрушку, подумал Тим злобно, потому что он тоже опьянел и потому
что он был сын своего отца.
Анатоль Максимович подержал таблетки на громадной красной ладони,
слизнул их и задумчиво проглотил.
- Не горько, - сказал он и запил стаканом вина.
Снова потянулся мирный, такой любимый Тимом, треп.
Через полчаса они подрались, потому что Тим уж слишком назойливо
приставал к отцу с одним и тем же идиотским вопросом: "Ну, как? Что
чувствуешь?".
Они подрались и Тим ушел, безобразно ругаясь. А отец его еще долго
бродил по темной квартире, заросшей волокнами грязи. Он непрерывно что-то
шептал себе под нос, и жестикулировал, и утыкался лбом в холодное стекло, за
которым тянулись однообразные серые постройки жилого квартала.
Потом, ближе к утру, он позвонил Тиму, а тот чертыхался спросонья и
слышно было, как шипит его стерва.
И разговор дурацкий вышел какой-то, нескладный. Анатоль Максимович так
и не понял, зачем звонил. У него жутко болела голова и во всем теле
чувствовалась непроходящая мерзость. Он просто позвонил и все. Потому что
снял трубку. А Тим расчувствовался.