"Владимир Покровский. Танцы мужчин" - читать интересную книгу автора

настораживало его) приходил к одному и тому же выводу - все случится
именно так, как он помнит.
Каждое утро, после тщательной инспекции потерь и приобретений своего
организма, он встряхивал головой, как бы отрешаясь от всего, что нависало
над ним, пыталось проникнуть внутрь, именно "как бы", потому что
отрешиться не получалось. Он чувствовал, как жена лежит отвернувшись, как
она боится нового дня, чувствовал неясное, враждебное веяние сквозь стены,
чувствовал, что придет день - и Аннетта умрет, и вслед за ней он умрет
тоже (иногда пропадало предощущение достигнутой цели). Это предчувствие
было неустранимо, ни на секунду не мог он отвернуться от смутных картин
своей смерти и смерти Аннетты, не картин, а комплексов ощущений, ощущений
расплывчатых и многозначных, хотя и совершенно определенных,
определенность которых терялась в наслоениях чувств и мыслей, когда-либо
вызывавшихся - в прошлом ли, в будущем, - опять-таки тем же самым
предчувствием.
Ощущение будущей смерти не мешало ему, а придавало жизни осмысленность,
оттенок трагизма, благородства и чистоты. Бывали даже часы, когда он
искренне мог сказать: я живу хорошо.
Ко дню своей смерти он набрал великолепную коллекцию из тридцати
четырех дней, которые составляли теперь основную часть его воспоминаний
(Аннетта временами пыталась вспомнить, что было "до", однако больной мозг
отдавал воспоминания неохотно в жутковатом обрамлении: если ей
вспоминалось детство, то обязательно улица Монтебланко, с черно-белой
архитектурой, без травы, без деревьев, разграфленная заносчивыми столбами
озонаторов, в тот предвечерний час, когда уже сияют белые фонари, но когда
они еще не нужны, когда люди охотно кажутся трупами, а у матери смятые
белые губы и глаза в темных кругах... Юность представлялась Аннетте лицом
сумасшедшего старика Альмо, который гнался за ней по лестнице, а тяжелая
дверь в идиотскую мелкую шашечку не поддавалась - и все мертвые,
искаженные образы: падающие трубы и распростертые улицы, и мороз, и
многозначительные слова... Тогда она напрягалась, чтобы не закричать, или,
наоборот, нападала на Томеша, из всех сил трясла его за плечи, кричала ему
что-то настолько невнятное, что даже он не понимал, а Томеш постепенно
всплывал из своего глубока и начинал ее бить - методично, под ребра, - и
нигде, негде было спрятаться, ни в прошлом, ни в будущем, ни в настоящем.
Вечером предпоследнего дня неожиданно пришло счастье, выискало трещину,
расширило и напало. Так много было его, что досталось и Аннетте. Она
подняла морду в клочьях слезающей кожи, хрипло хохотнула и схватилась за
голову. Дикая скрежещущая музыка, которая терзала ее на протяжении вот уже
двух недель, вдруг изменила тональность, и хорошо было бы напеть ее, но
голос ее не слушался.
- Папа, - сказала она. - Хвост.
Томеш блаженно щурился: не столько от иррационального, хищного счастья,
сколько от того, что не входило оно в предсказанный, подсмотренный мир, не
было к тому никаких предчувствий. А, значит, появлялась надежда.
- Красивей тебя на свете нет, - сказал он отвыкшим голосом. - Боммм.
Но уже взбиралась на крышу соседка с нижнего этажа, придерживая длинную
юбку; чуть сгорбившись, кралась она по ступеням, по темному перегретому
чердаку, туда, где на крыше торчали четыре гриба энергоприемников. К
горячему притронувшись пальцем, зашипела и тут же забыла про боль,