"Владимир Покровский. Танцы мужчин" - читать интересную книгу автора

Мелочи, мелочи, все это так неважно! Вот они входят в дом, поднимаются
на второй этаж, открывают дверь, входят. Она поворачивает к нему голову.
Гордость. Затаенный приказ.
Томеш в ответ загадочно улыбается.
- У меня появилась неплохая идея, - говорит он.
- Правда?
Уже тогда можно было понять, что с ними произошло. Но им казалось - это
продолжение улицы.
Они вошли в огромную холодную спальню. Он обнял ее неуверенно, и
Аннетта не отстранилась, хотя раньше терпеть не могла и намека да ласки.
Вдруг поддалась и сама удивилась, и что-то проскрипела презрительно,
просто затем, чтобы не сразу сдавать позиции. Точеный шаг, незнакомый,
притягивающий поворот головы. Только тогда, в тот после улицы раз, так
было, потом - всегда другое, не счастье, а лишь болезненная порция
счастья.
Она лежала с Томешем бесконечно, омерзительно голая и (как сказал
Томеш) омерзительно прекрасная. От наслаждения хотелось вытянуться на
километр. В темноте четыре смутно-белых руки, толстые жаркие змеи.
- Что же это такое? - спросила Аннетта.
- Да, - шепнул Томеш. - Я так и не помню уже.
Исполинские теплые губы. Тераватты нежности. Боль. Бархатная грудь,
разлившаяся по телу, чуть намеченная выпуклость живота. Он обнял ее, она
сказала - раздавишь, шепнула - раздавишь, дохнула только. Ммммм, сказала
она, ммммм.
Все, все было тогда - и радость, и голод, и злость, и начавшееся
прозрение, отвращение даже, - но все это и все, что вокруг, слилось тогда
в потрясающую симфонию, и даже не тогда, а вот именно после. Подозрение на
болезнь еще не пришло, а как бы появилось на горизонте, слишком уж было им
хорошо, чтобы думать о чем-то, и странно было Томешу, что он, всегда
ставивший выше всего эстетические наслаждения, а плотские радости
воспринимавший, как многие воспринимают - с жадностью, с жаром, но отдавая
себе отчет, что это всего лишь физиологическое отправление организма, как
бы стыдясь, - что он вдруг сконцентрировал свою жизнь именно на таком
простом и, даже странно, великом удовольствии и причислил испытанное в ту
ночь к самым значительным, самым тонким переживаниям, что пришлись на его
долю.
И они заснули потом, а через час одновременно проснулись. Как от удара.
Мягкого, пьянящего, в грудь. Нет, им не хотелось повторения. Хотелось им
так много, даже непонятно чего. Просто лежали, глядя в потолок.
- Мне это не нравится, - соврал Томеш. Аннетта поняла, что он хочет
сказать, и в знак согласия на секунду прикрыла глаза. Эйфория. Первый
отчетливый признак. Могущество и счастье, оттененные смертью. Они
обнялись.
- Интересно, - еле шепнул он. - Мы, наверное, можем летать.
Это может делать почти каждый импат. Это просто. В комнате без света, с
затененными окнами, в абсолютной тишине, они приподнялись над постелью.
- Я часто думал, что ты меня ненавидишь, - сказал Томеш, но звук его
голоса был таким грубым, что он осекся.
Эйфорию неизбежно сменяет депрессия. Сначала сникла Аннетта. Она села
на пол и застыла, страдальчески искривив рот.