"Григорий Покровский. Честь " - читать интересную книгу автора

"мушкетеров", хотели перевести в другой класс. Тогда к ней пришла Нина
Павловна, пригрозила пожаловаться в роно, и Антон был оставлен в том же
девятом "А", но оставлен условно - до первого замечания. И Вера Дмитриевна
всячески старалась подчеркивать этот временный и сугубо условный характер
пребывания Антона в ее классе.
Было ясно, что она выжидает только удобного случая. И таким случаем
оказалось происшествие с Мариной Зориной.
Марина ничем не выделялась среди девочек, с которыми Антон встретился в
девятом "А", - девчонка как девчонка. Остренький подбородок, остренький,
чуть стесанный с кончика носик, лоб невысокий и не очень заметный - лицо ее
не обращало бы на себя внимания, если бы не брови, резко надломленные и
выразительные, и такие же выразительные глаза: открытые, ясные, точно
изнутри освещавшие все лицо и придававшие ему неожиданную привлекательность.
И еще косы - большие, золотистые, они пышным кольцом лежали на затылке, и
голова ее была похожа на подсолнечник. Она была комсомолкой, членом
классного комсомольского бюро и одна из немногих в классе носила
комсомольский значок, новенький, чистенький, и вся она казалась тоже
чистенькой и светлой, как этот сверкающий красной эмалью значок.
Для Антона Марина олицетворяла те самые "девчачьи порядки", которые
были для него как тесная куртка. Порядок для нее - святыня, урок - святыня,
учитель - святыня. После его выходки с учительницей истории она с
возмущением говорила об Антоне на классном собрании, говорила о том, что
учительница очень хорошая, добрая, но больная и что ее в прошлом году прямо
из школы увезли в больницу с сердечным приступом.
- Ты что же - хочешь, чтобы у нее опять приступ случился?
Антону было немного неловко, и он сначала отмалчивался, но потом,
переглянувшись с Сережкой Прониным, стал оправдываться: о болезни
учительницы он ничего не знал, а просто ему вздумалось почудить - простите,
больше не буду! Но сказал он это так, что ему никто не поверил, и прежде
всего Марина.
Все это - и чистота, и строгость, и в то же время неоспоримая
привлекательность Марины - вызывало у Антона смешанное чувство робости,
смущения и безотчетного, глухого раздражения, как и самый взгляд ее: когда
Марина говорит, смотрит в глаза - прямо, честно, приветливо или
требовательно. Так же требовательно смотрела она и тогда, когда после новой
очередной выходки Антона остановила его в дверях класса.
- Шелестов! Ну почему ты такой грубый-прегрубый мальчишка?
Может быть, если бы это было при других обстоятельствах, то все
сложилось бы иначе. Но рядом стояли его товарищи, братья-"мушкетеры", кругом
были девочки, и ударить лицом в грязь было никак нельзя. Антон дерзко
посмотрел ей тоже прямо в глаза и сказал:
- А тебе что за дело? Ты чего лезешь? Подумаешь - комсомолка!
Марина чуть-чуть побледнела, но, продолжая так же прямо и твердо
смотреть ему в глаза, проговорила:
- Да! Комсомолка! А что? Разве плохо?
Точно мутная волна накатила на Антона, его взбесил ее проникновенный
тон и взгляд, и он, забывшись, выкрикнул:
- А пошла ты...
И тогда случилось неожиданное. В ответ на его грубое ругательство
Марина схватила его за руку: