"Радий Погодин. Рояль в избе" - читать интересную книгу автора

Когда немец прикрыл за собой дверь, Настя завыла на низкой ноте.
- Шлюха-а... Топором зарублю...
Любка подала ей топор.
- А нарядная-то зачем?
Дома Настя сорвала с себя косынку с фиалками, постояла, бледная, перед
зеркалом, проклиная Любкино озорство. И вдруг взвилась пламенем, позабыв и
Любку, и всю войну, и все обиды, кроме одной. "Пес поганый, значит, я тебе
не гожа. А меня, пес поганый, никто не трогал. Тебе для здоровья надо. Ты
баб как пилюли принимаешь и водой запиваешь. Да я тебя, пес поганый..."
Многолетняя обида на свою некрасивость и на всех мужиков, которым знай
подавай пухленького, воспламенилась в ней, накалила ее голову. Настя
схватила с полки узкий сточенный нож, которым когда-то отец свиней колол, и,
хлестнув дверью так, что изба завизжала, бросилась к лесу.
Она рассчитала: немец пойдет по дороге. А она напрямик, лесом. На
развилке в кустах затаится ждать.
Настю исхлестали ветки. Сырая тропинка в лесу срывала с ног туфельки
коричневые. Она туфли бросила возле камня-валуна, и голубые носочки.
Березняк пролетела будто сова, будто тень совы. В орешнике у дороги,
раздвинув шуршащие вялые листья, села, сгорбилась, как кошка.
Немец шагал спокойно - довольный, богатый, восхищенный своей умной
ловкостью. И не убил он, и не украл. Гуманный и дальновидный. Жизнь в России
представлялась ему легкой, как среди помешанных.
Настя выпрямилась на гудящих от нетерпения ногах.
- Подходи, подходи, ласковый, - шептала она. - Пес лютый, хоть и не
хочешь, но я тебя обойму. Приласкаю. Вот он, мой поцелуй горячий. - Она
держала нож лезвием к себе, как душегубы в кинематографе. Все обиды: и
судьба отца, и робкая смерть матери, присевшей с ведром у колодца, и своя
некрасивость, и гордость над ней пионеров в школе, и шалабаны, которые ей
Мишка давал за трех коров и пятнадцать овец, а она спрашивала, лучась на
него глазами: "А за куриц еще?" и подвигала к нему голову, как для
поцелуя, - все свилось для нее в этом немце, так чудесно постриженном, -
даже то, что нет у Насти рояля в избе.
- Подходи, подходи, - шептала она.
Немец подошел. Наверное, пожелал нарвать орехов. Настя смотрела на него
в упор и все выше поднимала нож. И он смотрел на нее. Глаза у него были
карие, опушенные густыми и длинными детскими ресницами.
Осеннее небо пролилось на Настю холодной росой. Ветер сорвал с нее
одежды, оголив перед небом и тело ее, и душу.
Какой-то странный звук полыхнул над землей, влажный и непонятный,
словно со всех сторон: и от Насти, и от леса, и от дальних уторов, и от
самого неба.
Немец начал валиться. В глазах у него, как боль, вспыхнуло удивление.
Немец падал медленно. Вытягивал белую шею. На секунду он будто завис в
невидимой тугой петле. Петля оборвалась - он рухнул.
Настя выбралась из кустов. Побежала к камню. Ей почему-то казалось, что
мертвый немец тут же зарастет щетиной и под ногтями у него будет грязь.
Настя надела голубые носочки, туфли. Из леса прямо на нее вышла Любка с
древней дедушкиной берданкой. Настя вскочила, схватила нож. Любка выбила нож
у нее из руки. Подняла его и пошла, отклоняясь от прямого пути в деревню,
чтобы пройти над рекой, чтобы, как поняла Настя, бредущая за ней, бросить в