"Радий Погодин. Одинокая на ветру" - читать интересную книгу автора

Стало быть, действие алкоголя хорошо согласуется с коммунистической
сутолокой, и все идут вперед к счастливому концу - алкогольному космосу:
"Хочешь миллион? Нет! Хочешь на луну? Да!"
Дружок ленинградский Василий Егоров все не ехал. Чтобы побороть
алкогольный синдром, отец Михаил поставил на мольберт холст и принялся за
портрет Анны. Фон - киноварь. Косынка на голове пунцовая. Лицо и тело
золотистые. Блузка белая в голубой горох. На руках синеглазый мальчик с
розовой попкой и розовыми пятками. В руках у мальчика бублик.

Анна умерла под вечер в день святого великомученика Валентина и
Иоанна-воина.
Чесала овечью шерсть серую и умерла...
Перед службой отец Михаил пришел к ней за ключом от храма. Анна у окна
дремала. Улыбалась чему-то. Девушка-студентка в красном купальнике
приспосабливала планшет на единственном стуле со спинкой. На полу лежали
раскрытые коробки с красками, стояли банки с водой. У Анны часто
останавливались девушки-художницы. Иные жили подолгу. Анна их молоком поила.
И совсем не понимала тех, кто молока не пил: тогда смотрела испуганно и
виновато, как если бы они были русалками, даже трогала их - теплые ли,
может, скользкие.
В сторожке, обклеенной бледно-голубыми обоями, образов не было, тон
задавал выцветший портрет Ворошилова в фуражке и орденах.
Над столом висела карточка с обломанными уголками - группа молодых
колхозниц, веселых и уверенных в будущем. Белые халаты, надетые специально
для фотографии, были им тесны. Полыхал счастливый румянец. На обязательном
кумаче слова, писанные зубным порошком: "Первый выпуск курсов по
электрическому доению". Анна сидела в центре, рядом с образованной
инструкторшей, и была помечена крестиком.
Сейчас глаза Анны были закрыты. Голова опущена на грудь. Она улыбалась.
Улыбка ее была улыбкой виноватого сердца.
Анна боялась тех самых аллей с золотым песочком, которые возникали так
явственно, даже с запахом весенних лиственных почек. Не самих, конечно,
аллей, прямых и чистых, но Пашку: она же не узнает его без значка на белой
майке. Наверное, там и мать его родная. Они вместе на скамейке сидят. А она,
Анна, - кто она? Она тень. И нету ей допуска в те аллеи, потому что глубок и
непростителен грех неузнания своего ребенка.
"Мой он! Мой!" - кричала Анна в ночи, пугая ночующих у нее
студенток-художниц.
Анна шептала неслышно покаяния. Руки ее вздрагивали на расслабленных
коленях. Перламутровое облако шерсти колыхалось от движения воздуха,
возмущенного топтанием в сторожке отца Михаила.
- Прости меня, Господи. И ее, безбожницу, тоже прости, - сказал отец
Михаил.
- Спит, - прошептала студентка.
Отец Михаил кивнул.
- Грезит. Пусть. Это она отдыхает душой.

Василий Егоров приехал в Золы на автобусе, годном по внешнему виду
только для перевозки телят. Автобус был небольшой, низкий, красно-коричневый
с бежевой полосой. Казалось, что сидящие в нем на самом деле стоят на