"Радий Погодин. Лазоревый петух моего детства (Рассказ) (детск.)" - читать интересную книгу автора

Леса я побаивался. В отрочестве очертя голову я объявил себя
урбанистом. Даже в чужих городах я ориентируюсь лучше, чем в своей родной
роще.
Не испытывая тяги неодолимой, я вошел в лес.
Я чувствовал, почти слышал его жалость. В течение своей непростой
жизни я понял, что жалеть нужно лишь детей, лошадей и героев, и не знал, в
какой роли лес жалеет меня. Он говорил обо мне, как звонят на поминках:
"Бы-ыл... Бы-ыл... Бы-ыл..."
- Перестань, - сказал я ему, - мне это неприятно. Я не разрушал твоих
гнезд. Не ломал твоих ветвей. Не хожу с ружьем. Не состою в комиссиях по
охране природы. Я спасаю себя от себя самого и лишь в этом вижу твое
спасение тоже. Мог бы отнестись ко мне пусть не как к равному, но хотя бы
как к равноправному.
Лес замолчал. В его глубине раздались быстрые всплески, как бы
хлопанье многих детских ладошек. В глазах зарябило. Свет побежал по
спектральной формуле, которую я заучил в детстве: каждый охотник желает
знать, где сидит фазан. В памяти нарисовались Пифагоровы штаны, почему-то
бархатные...
И я увидел своего петуха.
Он вышел из кустов, нарядный и застенчивый.
- Привет! - слишком резво, слишком громко выкрикнул я.
- Здравствуйте, - ответил он. - Опустил голову и принялся лапой
расчесывать траву, будто не было сейчас дела важнее.
- Ты чего же? - сказал я обиженно. - В деревне, понимаешь, бродят
какие-то белые птицы, какие-то привидения. Схоласты, спиритуалисты...
- Остановись. - Он посмотрел на меня снизу вверх. - Романтик,
превратившийся в брюзгу?
- Ты мне зубы не заговаривай. Ты отвечай: зачем покинул деревню?
Янтарный глаз его засмеялся. Я различил в этом смехе тот предел
иронического, за которым следует отчаяние и покой.
- Курица нынче не та, - вдруг сказал он. - Найдешь прекрасное зерно -
золотое. Кричишь, зовешь: "Сюда! Ко мне! Любуйтесь..." Они прибегают,
склевывают зерно не глядя и возмущаются. "Где?" - орут. "Что?" - орут.
"Как, куда?" Обзывают, представь себе, пустомелей, обманщиком, фатом...
Думаю, расклевали курицы и твои зерна. - Он помолчал и спросил: - Что
собираешься делать?
Я ответил, напыжившись:
- Напишу про любовь.
Янтарный глаз его опять засмеялся. Но уже легче и веселое - с
надеждой.
- Горячо, горячо, но не жарко, - пропел он. - Не забывай, детство
сильнее любви.
Оперение его было пронзительно ярким, как бы возникшим на гранях
хрустальной люстры. Я наклонился, чтобы погладить его. Протянул руку,
которую научил писать сказки. В пальцы тотчас ударили тысячи легких острых
осколков. На листьях и на траве образовалась сверкающая капель. Миг - и
она высохла, испарилась.
Петух мой оставил меня, скрылся за поворотом леса.
И поляна, и поредевшие в кронах сосны, и луговина, и все, все вокруг
осветилось мощным безжалостно-обнажающим светом - у моих ног лежало