"Радий Погодин. Где леший живет? (Рассказ) (детск.)" - читать интересную книгу автора

Сенька обошел вокруг сосны три раза. Под сосной никого. Многослойная
хвоя кажется прибранной. Может быть, он сосну перепутал? Нет, неужто он
своего леса не знает? Та сосна - самая первая у болота.
Возле болотной кромки следы, словно боролись два человека или зверь с
человеком. Черная жижа в эти следы наливается, спешит что-то скрыть от
глаз...
Лежит болото тысячу лет. Никто по нему не ходит, даже утки облетают
его стороной.
Утром, когда вырастает солнце, между кочек дымятся красные лужи. День
выстилает болото цветастой шалью: по охряному полю зеленые и голубые
разводы, да еще кое-где киноварью побрызгано и желтым, как сера, цветом.
Ночью на жидких тропах черненое серебро. В знойный полдень, когда сушь,
когда разрывается грудь от жары, посреди болота вдруг засверкает, резанет
прямо в душу горячее золото.
Молва говорит - упал с неба камень, выжег лес, распорол землю и ушел
в бездонную глыбь. Ямину затянуло каменным пеплом, поэтому растут на
болоте особые горькие травы, поэтому, кроме гнуса и комаров, на болоте
никто не селится.
Камень в глыби никогда не остынет, и болото не высохнет во веки
веков.
И хозяином на болоте Свист.


...Осенью небо плачет: жалеет землю, ее красоту жалеет, народившихся
и еще не рожденных детей земля жалеет - им предстоит зима. Осенью Марта
пришла в конюшню и, ничего не сказав, повела его в дом. Она показала
письмо, объяснила, повторяя по-польски то, что сказала ему по-немецки, и
вставляя русские слова, некоторые не к месту: что поделаешь, она знала их
очень мало, и те, которые знала, имели отношение только к ним двоим.
Савельев понял: ее муж находится в настоящее время в Берлине, может быть,
уже завтра, может быть, послезавтра, если ему повезет с прохождением и
документами, будет дома.
У Савельева похолодели ноги, руки налились жгучей слабостью.
Марта распахнула широкую кровать с кружевами, с жадными, как болото,
подушками, которые человека душат и сжигают ему затылок. Они лежали на
этих подушках, как на кострище, прикрытом золой, а под ней, под золой
серой, - уголья. Он ласкал Марту и утешал, как мог, - звал ее убежать в
Россию. Знал, что она привела его на эти подушки, в свой чистый
крестьянский дом не для того, чтобы перед богом и перед всем, что она
разрушила, проститься с ним и у всех попросить прощения, но для того,
чтобы поняли они: бог, и очаг, и он, Савельев, что останется он здесь, не
в кустах и скирдах, не в конюшне и не под яблоней, - останется он здесь,
на подушках, во взгляде девы Марии, которая, по их общему мнению, одобряет
любовь только ту, которая совершается на кровати. Бог, он что? - сам
мужик. А вот дева Мария! Они смотрели на ее припухлые юные щеки, и ее
глаза, не тронутые обманом, и оба молились. Потолок в комнате поднимался,
и уже не было потолка, только единый жар их двуединого, нет, уже
триединого тела.