"Радий Погодин. Красные лошади (детск.)" - читать интересную книгу автора

красками. Карандаши дал и кисти. - Ясно, - повторил он, - не робей, делай!
- И ушел, поощрительно подмигивая.


* * *

В льняной древней местности, где суждено было родиться Злодею, собаки
плодились обильно, как бы возмещая своей многоликостью почти исчезнувшее
лесное зверье.
Злодей был безобразен. На высоких прямых ногах, с беззастенчиво
ухмыляющейся медвежьей мордой, с бородой, с почти голым хвостом -
проследить родословную в его удивительном облике отчаялся бы самый упорный
кинолог. Козлиная клочкастая шерсть Злодея отливала зеленым.
Известно, что даже в терпеливом собачьем племени, лишенном
воображения, потому долговечном и многочисленном, являются иногда особи
аморальные. Злодей не понимал собачьих законов: наделенный разбойничьим
нравом, он уже в годовалом возрасте контролировал обширный участок реки.
Бесстрашный, верткий и независимый, он возникал из кустов, как оборотень.
В собачьи драки летел беззвучно, не дрался - кромсал. Но после быстрой
победы тоскливо выл. На людей, пытавшихся подойти к нему, он рычал, как бы
предупреждая: я к вам не лезу, не лезьте и вы ко мне.
Иногда в снах обдавало его холодной черной водой. Он сучил лапами,
судорожно тянул шею к спасительному глотку воздуха. Вода забивала ему
ноздри, сжимала глотку, ломала его и засасывала в пучину. Видение
кончалось всегда одинаково: Злодей вскакивал, дрожа, обнюхивал себя, потом
укладывал морду меж вытянутых передних лап и, не мигая, затаив свой страх,
вслушивался в голос реки, которая в его сновидениях объединяла и небо, и
землю, и ту черноту, что за ними.
В тот уже далекий злополучный час он все-таки выбрался на песчаный
берег и упал в жесткую прошлогоднюю осоку.
Случилось это первого мая. Щенка уронили с нарядного белого
теплохода, на котором играла музыка. Уронили из пахнущих духами объятий.
Нашла его сука Сильва. Долго дышала над ним и кашляла, потом принялась
подталкивать носом, пока щенок не поднялся на дрожащие ноги, и,
подталкивая, повела вверх по откосу; нести его в зубах она не могла -
щенок был грузный, трехмесячный. Щенок уставал, ложился на брюхо,
по-лягушачьи распластав лапы и слезно скуля; она стояла над ним, понимая
его усталость и страх, затем снова подталкивала.
Жила Сильва в Туровом монастыре, за сараем, в поваленной набок бочке.
Щенок отогрелся на соломе, вжимаясь всем телом в мягкое Сильвино
брюхо. Когда он обсох, Сильва вылизала его и повела на задворки городской
столовой добывать еду.
Сильва была слабой, застенчивой собакой с рыжеватой волнистой
шерстью, словно расчесанной на прямой пробор от кончика носа до кисточки
хвоста. Псы, сбегавшиеся к помоям, похожие благодаря смешению кровей на
опереточных пиратов, рыкали на нее. Сильва стояла в сторонке, переступая с
лапы на лапу.
Щенок поднял брови домиком, поглядывая то на них, то на Сильву. Потом
вдруг ринулся к своре. Протиснулся, извиваясь, между разномастных
напряженных ног, ухватил большой мосол из-под носа двух самых крупных и