"Иван Григорьевич Подсвиров. Погоня за дождем (Повесть-дневник) " - читать интересную книгу автора

успокаивають. Попробуй молочка.
Гордеич брезгливо поморщился:
- Гидко!
- Зря. Пчела - насекомое чистое.
- Все одно гидую, Матвеич. Хоть ты меня режь.
Где-то в отдалении через равные промежутки времени гадала
припозднившаяся кукушка: вскрикнет и затихнет, потом словно очнется,
подобреет и опять накинет кому-то год жизни печальным и протяжным голосом.
Наперебой щелкали, заливались соловьи...
Сели мы ужинать под их концерт. Гордеич извлек из "неприкосновенных"
запасов бутылку вина, некогда приготовленного им из винограда "изабелла",
и банку консервированной домашней крольчатины. Матвеич подал редиску в
сметане, тесть разогрел суп и сжарил яичницу.
Ужин вышел обильный. Старики опять заговорили о новом месте, и каждый
брал с меня слово не разглашать их тайны.
- Пасечники - народ ушлый. Смотри!
Им хотелось утереть нос Филиппу Федоровичу, королю красногорских
пчеловодов-кочевников.
Тут Гордеич ненароком вспомнил старого пасечника Гунька: мол, этот
самый Гунько не любитель длинных путешествий, а меду берет не меньше
Филиппа Федоровича; с апреля переселяется Гунько в хутор Беляев и живет
там безвылазно, никуда не отлучаясь, вместе с женою и дочерью, в окружении
собственных поросят, индеек, кур и дойных коз, так что в магазин они
наведываются редко и не тратятся на питание. У дряхлого старика трещит от
денег сберкнижка, оттого он и недоверчив к людям, подозрителен и скуп. Но
главное украшение его скудной жизни - дочь. Гунько любит ее без памяти.
- Я видал ее. Писаная красавица! - подтвердил Матвеич. - Гуляеть по
буграм. Ей бы женишка справного.
Сохнеть девка.
Почувствовав мою заинтересованность, Гордеич блеснул в усмешке золотым
зубом:
- Понял? Мотай, Петро, на ус.
- Ему нельзя. Он женатый.
- Ох, Федорович! Законник! Ты в его лета небось и женатый девчат
щекотал. Забыл, как это делается? Раздва - и в дамках. - Гордекч поднял
руку и пошевелил пальцами. - Здравия желаю, барышня, я твой куманек.
Мужа нету?
Старики посмеялись, и снова разговор вернулся к пасечнику Гунько.
- Этого Гунька чуть не прикончили, - начал Матвеич. - Пасек у Червонной
горы набилось штук десять, по балочкам. Вот замечають люди: какие-то чужие
пчелы повадились красть у них мед из уликов. Тык-мык, а взять в голову не
возьмуть, чьи пчелки да откуда лётають...
Стали потихоньку следить. А они тянуть медок и тянуть...
И драчливые, до смерти забивают охрану! Гадали, гадали люди: что, мол,
за наваждение? Сроду такого не бывало - и догадались. Ктой-то поить
воровок сиропом, в сироп добавляеть водки - для возбуждения. Они напьются,
охмелеють, и все им нипочем, трын-трава! Начисто сшибають сторожей.
- Водки?! - было усомнился Гордеич.
Но Матвеич и ухом не повел.
- Эге, смекаеть один казачок, понятно. Надо проучить нахала. У него