"Иван Григорьевич Подсвиров. Погоня за дождем (Повесть-дневник) " - читать интересную книгу автора

Я подумал: мне начинает мешать и что-то другое.
Например, меня тревожит положение дел на нашей пасеке; да, да - именно
тревожит, захватывает меня всего, будоражит и взвинчивает. Это - как
спортивная игра, как страсть заядлого болельщика: увлекшись однажды, потом
уже трудно освободиться от сильного увлечения, почти невозможно
сосредоточиться на чемнибудь другом. Может быть, я ошибаюсь? Ладно,
посмотрим... Однако мне ясно: этюды сейчас не удадутся, я ведь думаю о них
не так, как надо думать, я весь поглощен мыслями о пасеке. Я даже уловил
себя на том, что смотрю на небо не столько из чувства восхищения перед его
загадочной красотой и необъятностью, сколько из нетерпения отгадать: будет
ли дождь? Месяц светит чисто, вокруг него едва приметная мглистая
желтизна... Я ищу взглядом тучи, они нам сейчас нужнее, чем хлеб и воздух.
Вон они! Собираются и плывут над горизонтом, гонимые течением ветра,
лохматые и длинные, вытянутые в свинцово-мглистые полосы. Я хочу, чтобы
они разрослись и заполнили все небо, чтобы из них повеяло сырым грозовым
запахом и вслед за ударами грома пусть обрушится на землю благодатный,
щедрый дождь. Не ливень - грозный, бушующий, неистовый (он прибьет цветы и
вымоет нектар), а дождь, неторопливый, обстоятельный, но достаточно
спорый, чтобы промочить землю и сбить жару.
О, это ни с чем не сравнимое ожидание дождя! Как оно обостряет нервы и
выматывает душу!
По возвращении с прогулки я услышал вкрадчивый голос Матвеича:
- Видал его, какой! Филипп уже качаеть. Утаил от нас.
- Мы тоже покачаем. Что за невидаль!
- Жара...
- Терпи, казак, - атаманом будешь.
Старики все еще сидели за столом и обсуждали потрясшую их новость... В
полночь мы легли спать. Тесть ворочался на нарах, сбрасывал и опять
натягивал на себя одеяло, укорял Матвеича:
- Чудило! Завидки его берут. А чего завидовать Филиппу Федоровичу? Чего
махать после драки кулаками? Это из-за него мы опоздали к яблоням.
Приперлись, когда цвет опал. Он будку красил, крышу хотел доделать.
Нашел, мудрец, уважительную причину. Спасибо Гордеичу. Силком вытащил
его и заставил грузиться. А то б до се сидел, морочил нам голову.
Каменюка! Мохом оброс.
Я проснулся от неясного, но все же настойчивого шума и сначала не
понял, что это дождь. Догадавшись, разбудил тестя. Услышав, как он
барабанит, струится по цинковой крыше, как звенит и клокочет в
подставленных заранее флягах и сплошным, ровным всплеском нависает над
деревьями, за глухою стеною будки, тесть по-молодому спрыгнул с нар, на
босу ногу обул сапоги и, накинув на голову брезентовый плащ, выскочил
наружу. Я тоже наскоро оделся, толкнул дверь - и очутился под мелким,
сырым дымом клубившимся дождем. Мы стояли, будто онемев, посередине нашей
пасеки; было темно, небо слилось с землею и лесом, а он все шел и шел,
проникал за воротник, до озноба леденя кожу и наполняя сердце неизъяснимым
чувством облегчения. Тесть, опомнившись, зашуршал плащом, кинулся
открывать пустые фляги.
- Обложной! - суетился он во мгле. - До утра не кончится.
И точно: дождь шелестел и утром - правда, не такой въедливый, как
ночью, но по-прежнему хлесткий.